Окончание. Начало читайте в газете за 28 февраля 2025 года.
Возвращаясь вдоль русла, он услышал слабое блеяние. Малышка Рози, белый ягнёнок с чёрным пятном на морде, застряла в колючем кустарнике неподалёку, дрожа от страха. Патрик разрезал ветки, подхватил её на руки — лёгкую, тёплую, живую — и пошёл к ферме. Мэйбл встретила его криком радости, бросилась обнимать Рози, а потом, смутившись, посмотрела на него.
— Спасибо, — сказала она тихо. — Ты правда не такой, как все.
Джесс, стоя на крыльце, буркнул:
— Неплохо, рыжий. Теперь воду давай. Без неё мы всё равно пропадём.
Патрик кивнул, чувствуя, как ивовый прутик шевелится в кармане.
На следующий день он отправился искать воду. Утро было жарким, солнце стояло высоко, заливая равнину золотом, от которого болели глаза. Патрик шагал по выжженным полям, где трава крошилась под ногами в пыль, а ветер нёс запах сухой земли и смерти. Ивовый прутик лежал в его ладонях, как стрелка компаса, но молчал, будто дразнил. Он шёл час за часом, обходя мёртвые поля, где когда-то росла кукуруза, ныне превратившаяся в жёлтые скелеты. Солнце поднялось в зенит, потом начало клониться к западу, обжигая шею, высушивая пот на лбу.
Он пил из фляги, экономя последние капли, и шептал проклятья — то ли себе, то ли дару, то ли этой проклятой земле, что молчала, как могила. Вспоминал бабушку — её морщинистые руки, что гладили его по голове, её голос, певший о скрытых реках под холмами Ирландии. «Слушай, Патрик, — говорила она, — вода живая, она дышит, она зовёт». Он слушал, но слышал лишь стук собственного сердца да хриплое дыхание, вырывающееся из горла. Прутик дрожал слабо, почти незаметно, и Патрик злился — на себя, на жару, на ферму, что висела на волоске.
К закату он остановился у северного холма — невысокого, поросшего редкими кустами полыни и сухими травами. Ветер стих, и в этой тишине прутик дрогнул — резко, сильно, будто живой. Патрик упал на колени, вонзил лопату в землю, копал, копал и копал, разрывая сухую корку. Пять футов вниз, и он услышал журчание. Вода — тонкий ручеёк, холодный, чистый — пробился сквозь песок, заблестел в последних лучах солнца. Патрик рассмеялся — хрипло, радостно, почти безумно — и бросился к ферме, забыв про усталость, про боль в плечах, про всё на свете.
Он бежал, спотыкаясь о камни, чувствуя, как сердце колотится в груди, как ветер несёт его смех прочь. Ферма показалась впереди — тёмный силуэт на фоне багрового неба. Он уже видел веранду, видел свет в окнах, слышал голоса. Но что-то было не так. Дым. Крики. Дух крови.
Пока Патрик бродил с прутиком, в Рэдскалп ворвалась беда. Калеб «Койот» Морган и его банда — тридцать головорезов, заросших, пропахших порохом, виски и кровью, — налетели на городок, как стая волков на загнанного оленя. Лошади топтали пыль, револьверы плевались огнём, дробовики гремели, разрывая тишину. Молодой Томми Рид, помощник шерифа, выскочил навстречу с винтовкой, но не успел выстрелить — пуля пробила ему лоб, и он рухнул в грязь, глядя в небо мёртвыми глазами. Шерифа Генри Уолша, крепкого мужчину с седеющими висками, схватили у салуна, привязали к столбу на площади. Калеб, ухмыляясь шрамом, что пересекал его лицо от виска до подбородка, вырезал ему ножом ухмылку на щеке, а потом пнул в живот, смеясь, как гиена.
Город горел. Салун полыхал, выбрасывая в небо искры, женщины кричали, мужчины пытались драться, но падали под пулями и сапогами. Преподобный Эбенезер Кроу забился в церковь, запер дверь и бормотал молитвы, сжимая крест, пока снаружи раздавались вопли и хохот. К вечеру банда, насытившись грабежом, двинулась к ферме Хартманнов, что стояла в стороне, укрытая холмами.
Джесс вышел навстречу с ружьём — старым, с потёртым прикладом, но заряженным. Он стоял на крыльце, седые усы дрожали, глаза горели упрямством.
— Убирайтесь, мрази, — прохрипел он.
Калеб сплюнул, вытащил револьвер и выстрелил. Пуля пробила грудь старика, и Джесс упал, заливая крыльцо кровью. Мэйбл закричала, бросилась к отцу, но её схватили за волосы, оттащили. Миссис Дотти зарыдала, упав на колени, Толстый Билл и Худой Джек кинулись бежать, но их поймали у сарая, связали верёвками, как скот. Бандиты хохотали, разливали украденный виски, тащили мешки с зерном и остатки еды.
Патрик вернулся, когда ночь уже упала на равнину, чёрная и густая, как смоль. Дым стелился над фермой, крики резали воздух, запах крови бил в ноздри. Он замер, глядя на огонь, что лизал амбар, на тени, что двигались во дворе. Сердце сжалось. Он выхватил револьвер — старый, с тремя патронами, подобранный в Канзасе у мёртвого старателя. Первый выстрел пробил грудь бородатому громиле, тащившему мешок, второй — шею тощему с ножом, что ржал над связанным Биллом. Но третий не успел — пуля ударила Патрика в плечо, горячая, тупая, отбросила назад. Он рухнул в пыль, револьвер выпал из руки.
Его схватили, связали, бросили на землю. Калеб подошёл, пнул его в рёбра сапогом, ухмыляясь.
— Помучаем тебя, рыжий, — прошипел он, голос его был низким, как рык. — А девку твою — в сарай. Пусть парни повеселятся.
Мэйбл кричала, пока её утаскивали, её косы волочились по земле. Патрик, задыхаясь от боли, чувствуя, как кровь пропитывает рубаху, шептал на гэльском: «Máthair na talún, cabhrú liom» — «Мать земли, помоги мне». Кровь текла по руке, смешиваясь с пылью, надежда гасла, как свеча на ветру.
Ночь сгустилась, звёзды скрылись за дымом, и вдруг воздух задрожал. Низкий голос — не человеческий, древний, как сама земля — запел где-то в темноте, то ли плач, то ли вызов. Из теней поднялся шаман. Лицо его было костяным, высохшим, глаза горели красным, как угли в очаге, длинные волосы развевались, будто живые. Он танцевал, топая босыми ногами по земле, и пение его росло, наполняя ночь звоном, что пробирал до костей.
Земля ответила. Тени ожили. Сначала Вендиго — высокий, с рогами оленя и когтями, длинными, как ножи, его пасть дышала голодом. Потом Скинвокер — с волчьей мордой, глаза жёлтые, горящие, шкура свисала клочьями. И Уктена — змея с чешуёй, что блестела, как обсидиан, и рогом на голове, что светился багровым. Они бросились на бандитов, бесшумные, быстрые, неуязвимые.
Калеб выхватил револьвер, выстрелил — пули прошли чрез Вендиго, будто сквозь дым. Чудовище схватило его, когти разорвали грудь, кровь хлынула на землю, чёрная в темноте. Крики смешались с воем, рёвом, хрустом костей. Один за другим головорезы падали — разодранные, смятые, утащенные в тень. Тощий с ножом завизжал, когда Скинвокер вцепился ему в горло, бородач рухнул под ударом Уктены, что обвилась вокруг него, ломая рёбра. В считанные минуты всё стихло. Пение шамана оборвалось, тени растаяли, оставив за собой только кровь и тишину.
Патрик видел это сквозь дымку боли, лежа в пыли, чувствуя, как сознание ускользает. Последнее, что он запомнил, — горящие глаза шамана, смотрящие прямо на него. Потом тьма.
Утро пришло с тишиной, тяжёлой, как могильный камень. Солнце вставало медленно, заливая равнину бледным светом, что пробивался сквозь дым. Мэйбл, дрожа, с лицом, белым, как мел, развязала Патрика. Её руки тряслись, глаза были пустыми — она не помнила ничего после того, как её схватили, только черноту и страх. Тела бандитов валялись вокруг фермы — изуродованные, растерзанные, точно зверьём, их кровь пропитала землю, смешавшись с пылью.
Толстый Билл и Худой Джек сидели в углу сарая, связанные, но живые. Билл бормотал о дьяволе, Джек молчал, глядя в пустоту. Миссис Дотти стояла на коленях у тела Джесса, закрыв лицо передником, её псалмы сменились тихим плачем. Мэйбл помогла Патрику подняться, подставив плечо, и он встал, держась за рану, что пульсировала жаром.
Он взглянул на левую руку — и замер. От запястья до плеча её покрывала вязь татуировок: чёрные линии, круги, символы — змеи, рога, спирали, — которых он не знал, но чувствовал их силу. Дар шамана? Проклятье? Благодарность? Он не успел понять. Кровь текла медленнее, но боль осталась, напоминая о ночи.
Шериф Генри Уолш пришёл позже, хромая, с перевязанной головой и винтовкой в руках. За ним плелись несколько жителей Рэдскалпа — те, кто выжил. Он посмотрел на тела, на Патрика, на ферму.
— Ты это сделал? — спросил он хрипло, кашляя от пыли.
Патрик пожал плечами, промолчал. Вода текла под холмом — он знал это, чувствовал, как она дышит, как жила в теле земли. Ферма была спасена, Мэйбл жива, Джесс мёртв. Его работа здесь кончилась.
Он повернулся и ушёл, не оглядываясь. Ветер нёс пыль, ивовый прутик дрожал в его кармане, зовя дальше — к новым тропам, новым теням, новым тайнам.
Олег Колмычок - психолог, писатель, поэт из Краснодара. Автор четырёх книг и сотен статей