Записная книжка Тани Савичевой

Светлана Гончаренко (Алкея)

Реконструкция событий

Чита, май 1985 года

На классном часу, посвящённом Великой Отечественной войне, учительница знакомила первоклашек с историей Победы. За все свои первые восемь лет жизни Света слышала об этом событии хоть и часто, но как-то вскользь. Война была «где-то далеко и когда-то там».

Света, как и все советские дети, смотрела фильмы о войне, читала в книжках про подвиг Матросова, панфиловцев и Кожедуба, слышала по радио передачи с трансляцией голоса Левитана. Во дворе у дома или у школы она с друзьями часто играла в «войнушку». Фрицев изображать никто не хотел. Фашисты всегда были воображаемыми противниками, ребята отражали невидимые атаки, яростно обороняли свои «крепости».  И страшно гордились тем, что у кого-то дед был артиллеристом, у кого-то танкистом.

Но, как и большинство сверстников, Света ещё не понимала, что та война отразилась неимоверной болью, горем и ужасом в сердцах тех, кто пережил это время. И вот она на уроке памяти. Скоро 9 мая, Парад и салют.  

– Тамара Гавриловна, – подняла руку Света решительно и встала, – вот Вы нам очень интересно рассказываете про то, как наша армия победила. Битва за Москву, Сталинград, освобождение Ленинграда от блокады. А почему тогда мой дедушка каждый год на 9 мая становится таким…

– Каким, Света? – переспросила учительница и отложила в сторону дидактический материал, который только что показывала ученикам.

– …Таким молчаливым, даже, наверное, суровым. Он отворачивается к окну и смотрит куда-то вдаль, а, может, в себя и совершенно не хочет рассказывать о том, как это здорово побеждать врага. Почему?

Света задумчиво оглядела притихший класс и села, сложив руки перед собой. Ребята переглядывались и шептали друг дружке, что их дедушки и бабушки тоже ничего подобного не рассказывали о победе.

– Ну, хорошо, ребята, – обратилась к классу Тамара Гавриловна, – сейчас я познакомлю вас с историей, которая поможет вам понять, что же такое война. Война – это не только триумфальное шествие и поверженные фашистские штандарты на Красной Площади. Это не только развевающееся Красное Знамя над Рейхстагом, не одни только победы в ожесточённых боях и танковые атаки. Война – это боли потерь, горе обездоленности, не прекращающиеся холод и голод.

Учительница взяла в руки портрет на слегка пожелтевшей бумаге. Света подумала, что они с той, кто была изображена на портрете, чем-то похожи, и сердце замерло. Большие глаза, чуть пухлые щёчки, бантик на макушке.

– Тане Савичевой, девочке из блокадного Ленинграда, было одиннадцать лет, когда началась война…

***

Ленинград, поздняя осень 1945 года

Влажный холодный ветер, казалось, не сегодня – завтра принесёт с собой снежную метель. Двадцатисемилетняя Нина Савичева прохаживалась по набережной Фонтанки в ожидании знакомой. На плече у неё была небольшая сумка с вещами, а к груди она прижимала свёрток – в нём лежало самое дороге в этот момент – то, что осталось от её семьи.

Возвращение в родной город оказалось для девушки непростой задачей. После спешной эвакуации с Невского машиностроительного завода, где она работала и до войны, и во время блокады, Нина оказалась в Калининской области. Жила и работала в совхозе. До сих пор ничего она не знала о судьбе своих мамы, братьев и младшей сестрёнки Тани, которые остались в блокадном городе зимой 1942 года.

И вот по счастливому случаю её как коренную ленинградку отправили сюда в командировку. Первым делом Нина направилась к бабушкиной племяннице Евдокие. Из письма друга семьи она знала, что все её близкие, кроме Тани, погибли от голода. А девочка оставалась на попечении Евдокии какое-то время. Позже Таню пришлось определить в детский дом, чтобы её эвакуировали.

Евдокия рассказала, что после снятия блокады видела Михаила, одного из братьев Нины и Тани. В Псковской области, где брата застала война, он ушёл в партизаны, был тяжело ранен. После снятия блокады в 1944 году он вернулся в город, лежал в госпитале, остался инвалидом. Нина надеялась, когда она навестит Мишу, вместе они смогут разыскать и Таню.

Взволнованная воспоминаниями и общением с родными девушка не знала, где провести ночь. Дом на Васильевском острове, где они когда-то жили, пребывал в разрухе. Нина обратилась за помощью к знакомым.

– Нинка! Ты?!

Нина обернулась на звонкий голос и тут же оказалась в объятьях бывшей соседки.

– Валя… Валька! – от волнения её голос дрожал.

Девушки со слезами из-за ветра и от радости встречи не могли говорить. Постояли немного, глядя друг другу в глаза, помолчали, тихонько пошли и, наконец, разговорились. Валентина рассказала о себе, как выжила в блокаду, работая санитаркой, как одной из первых приняла участие в восстановительных работах в городе.

– Нина, а ты-то как? Что с тобой стало? Твои все думали, что после того обстрела ты погибла…

– А я вот жива, – со вздохом тихо проговорила Нина и смахнула леденящую влагу со щеки. – Нас эвакуировали прямо с завода. Всё произошло так стремительно. Я никого не успела предупредить. А потом работа в тылу тоже, не вырваться. Письма мои сюда оставались без ответа. Потом Вася Крылов, может, ты его помнишь, – Валя в ответ отрицательно помотала головой, а Нина продолжала: – Вот он мне написал, наконец, уже после снятия блокады. И рассказал, что стало с Танечкой.

– Она жива?

– Пока не знаю. После эвакуации о ней почти ничего не известно. Надо в архивы идти, надо искать. Миша тоже выжил. Он тут под Ленинградом, в Сланцах на почте работает.

– Вдвоём-то вы её найдёте! – ободрила Валентина и предложила, видя, что подруга совсем продрогла: – Я устрою тебя на ночь в Доме красноармейцев, тут недалеко.

Вместе девушки пошли в Дом офицеров на Литейном проспекте. В этом красивом старинном здании их встретили друзья Вали и дали ночлег обеим. Поздно вечером девушки вспоминали довоенную жизнь в небольшой комнате, заваленной документами и книгами.

Задумчивая Нина, наконец, развернула свой свёрток, там в платок аккуратно была уложена семейная реликвия. Драгоценная палехская шкатулка. Девушка погладила крышку с нарисованной на ней несущейся русской тройкой, открыла, стала перебирать содержимое и поясняла подруге:

– Мама хранила в шкатулке свои венчальные свечи и фату. Вот смотри, – она развернула кружевную накидку. – А ещё тут моя записная книжка, не понятно, зачем, и шесть свидетельств о смерти... Таня взяла эту шкатулку с собой, когда пришла пожить к нашей родственнице, ведь никого рядом с ней уже не осталось. А я … С собой взяла шкатулку просто так… На память.

Нина села в уголок со своей старой записной книжкой. Перелистала её с грустной улыбкой.

– Что за схемы? – спросила Валя, заглядывая в записи через плечо подруги.

– Да так, ничего особенного. Ты же помнишь, я на заводе работала. Превратила записную книжку в справочник чертёжника. Тут сведения о задвижках, вентилях, клапанах, трубопроводах и прочей арматуре для котлов. А половина книжки, та, что с алфавитом, оставалась чистой, и я отдала её Тане. Помню, она решила записать, когда Жени не стало, на странице под буквой «Ж».

Нина полистала книжку и нашла запись. Перелистывая странички, она нашла и ещё записи и сильно удивилась тому, что увидела… Они с подругой переглянулись, обе судорожно сглотнули подступивший к горлу комок. Оказывается, маленькая Таня записывала даты и время смерти близких…

В дверь постучали.

– Входите, – по-хозяйски ответила Валя, а сама, едва сдерживала слёзы. Её-то сестрёнка и брат погибли на переправе по Ладоге: паром с детьми обстрелял с воздуха неожиданно налетевший немецкий самолёт.

На пороге комнаты появился статный офицер в шинели и молодой сержант, Валин приятель, который и помог девушкам устроиться на ночлег. Офицер снял фуражку и слегка наклонил голову для приветствия.

– Знакомьтесь, девушки, – весело рапортовал сержант и внёс большой самовар на парах, – товарищ майор, Лев Раков к вам с дружеским визитом.

– И скупым армейским припасом, – тоже улыбаясь, гулко добавил офицер, проходя по-свойски и снимая шинель. – Простите, что нарушаю ваше уединение. Вот, узнал, что у нас две прекрасных гостьи, как не заглянуть на огонёк! Ну, Вася, – подмигнул он сержанту, потирая покрасневшие на холоде руки, – принеси нам сахару и сухариков посвежее. Может, ещё чего раздобудешь, – добром отплачу. Давай, давай!

За скромным ужином молодые люди бойко разговорились и лучше познакомились. Майор Лев Львович Раков был историком и до войны служил в Эрмитаже. Добровольцем вступил в Красную Армию в 1941 году, участвовал в боях по прорыву блокады. На войне он не изменял своему призванию и с 1943 года собирал экспонаты для будущего музея блокады и обороны Ленинграда.

До открытия первой выставки в здании, отведённом под музей в Смоляном переулке, оставались считанные месяцы. Майор с воодушевлением рассказывал, как по крупицам собирал экспозицию. Валя поглядела на подругу внимательно и предложила:

– Нина, покажи Льву Львовичу ту книжку. Танину.

Подруга нехотя достала свою драгоценность и протянула майору со словами:

– Это моя сестрёнка писала во время блокады…

Она перелистала страницы скупого дневника, которые только что обнаружила. Майор бережно принял из рук девушки книжку и попросил:

– Расскажите, что стало с девочкой. Вообще, что помните о семье, о блокаде. Очень Вас прошу.

Нина колебалась, – так много впечатлений выпало в один день, что она не решалась снова ворошить прошлое. Но Валя решительно настояла:

– В самом деле, Нина, расскажи. Это наша общая история, наше дело – помнить. Она ведь этого хотела.

Нина взяла в руки кружку с горячим чаем, помолчала, отхлебнула, потом подошла к окну и, глядя в сгущающиеся на улице сумерки, начала свой рассказ:

– Нас у родителей, Марии и Родиона Савичевых, было восемь детей. Двое умерли в младенчестве. Старшей была Женя, она родилась в 1909 году. За ней по старшинству шёл Лёня, он родился вместе с Революцией и всегда гордился этим. В 1918 году родилась я, через три года – Миша, а самая младшая у нас – Танечка. Она родилась в январе 1930 года.

Перед её рождением мама поехала в деревню в сестре Капитолине, потому что муж маминой сестры работал врачом и мог помочь при родах. Таня родилась во Дворищах.

– Это недалеко от Чудского озера? – уточнил майор.

– Да, под Гдовом, – подтвердила Нина и продолжала задумчиво, держа горячую кружку в ладонях. – Но выросла Таня, как и все мы, здесь, в Ленинграде. Мы жили на Второй линии Васильевского острова, там у папы была своя артель с пекарней и булочной-кондитерской. Ещё отцу принадлежал кинотеатр «Совет».

Продолжение читайте через неделю.