Записная книжка Тани Савичевой. Окончание

Светлана Гончаренко (Алкея)

Реконструкция событий

Мемориал Тани Савичевой

Ленинград, поздняя осень 1945 года

Нина продолжала свой рассказ:

- В 1935 году НКВД выселило нас за сто первый километр, в район Луги, лишив всего имущества. Что поделать, нэпмены казались многим врагами народа. Но через непродолжительное время мы смогли вернуться на прежний адрес. К сожалению, в ссылке у нас умер папа.

Мы не сидели сложа руки. Я и Женя работали на машиностроительном заводе (Женя – в архиве, я – в конструкторском бюро), Лёня служил строгальщиком на Судомеханическом заводе, Миша окончил фабрично-заводское училище и работал слесарем-сборщиком. Мама работала в швейной артели. Правда, на дому. А как она вышивала! Лёня наш увлёкся музыкой и вместе с друзьями создал небольшой струнный оркестр. Они репетировали у нас.

Нина отвлеклась от рассказа и хлебнула чая. А майор с интересом спросил:

– У вас не осталось каких-нибудь музыкальных инструментов?

Нина отрицательно помотала головой:

– Были у нас и пианино, и гитары, и банджо, и балалайка, и даже мандолина. Но в блокаду всё пожгли подчистую. Я сегодня была на Васильевском. Там разруха. Я Вам адрес напишу потом. Мы на первом этаже жили. Сходите, поищите, может, и найдёте что-то. Но, думаю, вряд ли.

– Вот жалость. В этом несчастном городе почти всё пожгли. А мне бы хотелось собрать довоенные инструменты. Ну да, ладно. Продолжайте.

– Знаете, а мы иногда устраивали дома концерты по выходным: Лёня с Мишей играли, мама с Таней пели, остальные подпевали, как умели… Женя вышла замуж, съехала от нас на Моховую. Над нами на втором этаже жили папины братья. Мы жили дружно. Вот и Валя жила неподалёку. А потом… Потом началась война.

Нина снова немного помолчала, будто собираясь с силами. Валя в задумчивости отставила самовар на тумбочку, снова села к столу, положила перед собой руки, как на парту, и опустила полную воспоминаний голову. Майор посерьёзнел лицом. Он сидел на стуле, слегка подавшись вперёд и облокотившись на колено. И слушал он так внимательно, как будто хотел всё до мельчайших деталей запомнить. 

Нина собралась с духом и продолжила:

– В мае 1941 года Таня закончила третий класс. Лето мы планировали провести у родни во Дворищах. 21 июня туда отправился Миша, ему отпуск дали раньше. Через две недели, после дня рождения бабушки, туда должны были отправиться мама с Танечкой. А мы с Лёней и Женей собирались приехать к ним, когда дадут отпуска.

22 июня бабушке исполнилось 74 года. В полдень мы убирали со стола с Танюшей, и по радио объявили о нападении Германии. Помню, мы были в таком смятении. Лёня сказал, что надо остаться в городе и помогать армии.

Памятник Тане Савичевой

В первые же дни войны он и дяди Василий, и Алексей отправились в военкомат, но их не взяли в армию: Лёню из-за плохого зрения, дядей – из-за возраста. Я с сослуживцами рыла окопы в Рыбацком, Колпино и Шушарах. Потом дежурила на вышке поста воздушного наблюдения в штабе заводского ПВО. Женя тайком от бабушки и мамы сдавала кровь для раненых. Мама шила обмундирование. А наша Танюша с соседскими ребятишками помогала очищать чердаки от мусора и собирала стеклянную тару для зажигательных бутылок. Когда в июне фашисты захватили Псков, мы подумали, что Миша мог погибнуть. Тогда мы не знали, что он попал к партизанам… В декабре транспорт встал. Помните?

– Да, это из-за снега, его же никто не убирал. А зима была жуткая, – добавил майор, покачав головой.

– Передвигаться по замёрзшему городу стало невмоготу. Женя надорвала здоровье из-за того, что часто сдавала кровь. А ещё ей приходилось идти до завода пешком почти семь километров. Иногда мы, чтобы сохранить силы, оставались ночевать на заводе. Однажды Женя не пришла на работу, и обеспокоенная её отсутствием, утром в воскресенье я отпросилась с ночной смены и поспешила на Моховую. От истощения сестра умерла, задыхаясь, у меня на руках.

Новый 1942 год мы встречать не смогли. Полуночи никто не дождался, спать легли голодными. Радовались тому, что дома хоть немного тепло. Всё потому, что сосед топил печку книгами из своей библиотеки. На Новый год он подарил Тане «Мифы Древней Греции». Вероятно, чтобы не забыть дату смерти Жени, Таня решила её записать и взяла мою записную книжку.

Бабушка стала совсем слабой в январе и просила не хоронить её сразу, а оставить в холодной комнате, чтобы получать хлеб по её карточке. «Вы, – говорила она, – не бойтесь, я там тихонечко полежу». Где её похоронили я не знаю, и никто из родных не знает. Мы с Лёней в похоронах не участвовали, к тому моменту мы оба были на казарменном положении на своих рабочих местах и дома почти не бывали.

– Возможно, вашу бабушку похоронили в братской могиле на Пискарёвском кладбище, – предположил майор и добавил: – Я помогу с архивами. Продолжайте, Нина, мы обязательно найдём сведения о Ваших близких.

– 28 февраля я должна была прийти домой, но всех с завода спешно эвакуировали. Как назло, в этот день был сильный артобстрел, и, видимо, мои родные решили, что я погибла. Телефон наш был выключен ещё в начале блокады. Письма почти не ходили, и я не могла передать родным никакой весточки. Во время эвакуации я тяжело заболела, меня уже на «Большой Земле» сняли с поезда и отправили в больницу, откуда я попала в совхоз, где и до сих пор живу. При первой же возможности я послала нашему общему с Лёней другу, Василию Крылову, письмо с просьбой проведать моих. Но Вася тоже был эвакуирован.

Лёня работал на заводе днём и ночью, как и все, часто по две смены подряд. Его хвалили за старательность, и он ни разу не опаздывал на смену, хотя был истощён. Лёня умер в марте в заводской больничке от дистрофии. В апреле умер дядя Вася, в начале мая – дядя Лёша. Мамы не стало утром 13 мая. И Таня осталась совсем одна.

Она сделала последние записи в книжке, взяла эту шкатулку, а на шею привязала матерчатый мешочек с кое-какими драгоценностями, наверное, собиралась менять их на еду, и пошла к подружке Вере Николаенко, которая жила вместе с родителями этажом выше. Родители этой девочки отвезли мамино тело в ангар за Смоленкой. Туда свозили трупы со всего Васильевского острова, а потом хоронили на Смоленском кладбище. Наверное, и мама там.

Таня переночевала у подруги и на следующее утро ушла к бабушкиной племяннице Евдокие Петровне. Та живёт до сих пор в коммуналке. Евдокия оформила опекунство над Таней и перевезла в свою комнату на хранение многие наши вещи. В то время она отрабатывала на заводе по полторы смены без отдыха, и Таня оставалась на улице одна, засыпая от голода прямо на лестнице у квартиры. От истощения её бил озноб, она ходила в зимней одежде круглый год и всё равно мёрзла.

В самом начале июня 1942 года Таню нашёл Вася Крылов, которому удалось вернуться из эвакуации домой, и он получил-таки моё письмо. От него Таня узнала, что я жива, но её здоровье было настолько подорвано, что через некоторое время Евдокия сняла с себя право опеки и оформила Таню в детский дом № 48, Смольнинского района, который готовился к эвакуации в Шатковский район Горьковской области. Больше мы ничего о ней не знаем. Кроме этой записной книжки у меня от неё ничего не осталось.

Нина умолкла. Майор резко поднялся, прошёлся по комнате, а затем решительно обратился к девушке:

– Не могли бы Вы отдать эту книжку мне?

– Что? – встрепенулась она.

– Таниному дневнику место в музее, – продолжал говорить майор, будто уже сам с собою. – Его должны увидеть все. Это скорбный символ наших стоических страданий и несгибаемой воли к жизни. Понимаете?

Он пристально смотрел в глаза девушки, а она помотала отрицательно головой:

– Жалко. Ведь эти листочки – всё, что осталось от моей семьи.

– Прошу Вас, Нина! – горячился майор. – Вы никогда не пожалеете, что отдали записную книжку для экспозиции в Соляном переулке. О ней заговорит вся страна. Так память о Вашей семье и о тысячах других ленинградских семей, также погибших от голода и страданий, узнает весь мир. И память пронесётся в поколениях. Я был под пулями на невском пятачке, смотрел в глаза смерти, но ничто не могло растопить лёд внутри меня. А сейчас, когда прочёл это, – он показал на записную книжку на столе, – я всё понял. Ведь сейчас, окончив эту войну, мы победили лишь одного сурового врага, внешнего. Но есть ещё более страшный враг, он корениться глубоко в самой природе человека, к сожалению. Это непримиримая злоба, порождающая насилие. Чтобы победить этого врага нужны усилия всех людей на планете. А поможет нам память о павших, о защитниках, о героях и о простых людях, выстоявших, не сломленных горем и потерями. Поэтому я и собираю крупицы свидетельств о войне, о жестокости, о причинённом всем нам ущербе и о надежде на то, что этот страшный урок никому не будет повадно повторить.

Послевоенный Ленинград

Взволнованный офицер встал, поклонился девушкам и тихо вышел, забыв свою шинель и фуражку.

На утро, подумав ещё раз, Нина переписала даты смерти родных и отдала книжечку майору Ракову, когда тот смущённый пришёл за своими вещами.

– Не пожалеете, – заверил он ещё раз. – А фотокопии этого документа я для Вас с братом подготовлю сам.

– Это необязательно, товарищ майор, – сказала Нина. – Я помню все записи до единой. Всю ночь на них глядела. Они в моём сердце.

Женя умерла 28 дек в 12 00 час утра 1941 г.

Бабушка умерла 25 янв 3 ч. дня 1942 г.

Лёка умер 17 марта 05 час утр 1942 г.

Дядя Вася умер в 13 апр 2 ч ночь 1942 г.

Дядя Лёша 10 мая в 4 ч дня 1942.

Мама в 13 мая в 7 30 час утра 1942 г.

Савичевы умерли.

Умерли все…

***

Чита, май 1985 года.

– …Осталась одна Таня, – произнесла Тамара Гавриловна и остановилась, перевести дух.

В это мгновение из глаз Светы брызнули слёзы. Кто-то из девочек всхлипнул в абсолютной тишине, которой никогда раньше в классе не было.

Учительница выдержала паузу, дав детям прийти в себя, и рассказала, что же всё-таки стало с девочкой из блокадного Ленинграда.

До середины 1960-х годов многие думали, что Таня Савичева жива. В прессе регулярно появлялись предположения о том, что она продолжает вести дневник. В 1964 году сотрудники газеты «Пионерская правда» обратились к читателям с призывом разыскать Таню Савичеву. И вот тогда в рабочем поселке Шатки Горьковской области нашлись документы о последних месяцах жизни автора блокадного дневника и её могила.

Когда в августе 1942 года тяжело больную туберкулёзом девочку отправили в детский дом и эвакуировали в посёлок Шатки, от истощения она еле передвигалась, её разместили отдельно от всех детей. В течение двух лет врачи боролись за её жизнь, но спасти Таню так и не удалось – её организм был слишком ослаблен длительным голоданием. 1 июля 1944 г. Тани не стало.

Дневник Тани Савичевой, который обнаружила её сестра, военный историк Л.Л. Раков, сотрудник Эрмитажа, представил на выставке «Героическая оборона Ленинграда» в 1946 году.

Памятник Тане Савичевой

Уже в 1972 году по проекту школьников из посёлка Шатки рядом с местом захоронения поставили памятник в виде разрушенной бомбами стены, к которой прикреплены странички из памятной записной книжки.