Дробно застучали сцепки вагонов. Состав остановился. Динамики донесли до уха мало понятные слова станционного радио.
— Долго стоим?- буркнул сонный сосед, молодой парень, по имени Димка, любезно уступивший мне нижнюю полку.- Дожили. Скорые поезда, каждой избушке кланяются.
Его бормотание прогнало мой сон окончательно. Я вышел в коридор и чуть не столкнулся с пожилой проводницей.
— Степановна, вроде бы скорые здесь не того? Случилось что?
— Так ведь станция Графская. По всему видать, машинист из уважения тормознул. А может быть, кто из этих, из важных, подсаживается. Мне не докладывают. Наше дело, сам знаешь, чтобы вы, то есть пассажиры, вовремя сели, ну и покинули вверенный мне вагон без задержки.
Она хотела ещё что-то сказать, но по проходу двигался старичок в форменном кителе с эмблемой Российский железных дорог.
— Ой, Илья Егорыч! Ты ли это? Да ещё в мой вагон! Что СВ-ный битком забитый?- проводница засияла.- К нам, в служебное, или вот сюда? Тут как раз местечко свободное имеется. Я сейчас за бельём сбегаю. Мигом.
***
Состав тронулся. И за вагонным окном потянулось длинное здание, с выцветшей вывеской вдоль фасада: «Цех эксплуатации локомотивного депо…. ЮВЖД». ..... лет подвигу машиниста Николая Ведринцева. Возле которого, несмотря на ранее утро, уже хлопотали женщины в синих халатах, приводя в порядок клумбу с пышными цветами.
***
Через минуту старик отвернулся от окна. По морщинистому лицу пробежала тень. Улыбка исчезла. И он поспешил занять своё место в купе.
***
— Извините, пожалуйста, не успел рассмотреть цифры. Сколько лет подвигу? - Обратился Димка к ветерану железных дорог.
— Пятьдесят пять. Да разве это имеет значение? Главное, чтобы не забывали.
— Выходит, Николай Ведринцев его совершил не во время войны, а гораздо позже. Так сказать, в мирное время. Я не ошибаюсь?
В купе вошла проводница, держа в руках стаканы, уютно разместившиеся в начищенных до блеска подстаканниках. Помещение мгновенно захватил аромат душистого чая, заваренного с какими-то неизвестными травами.
Я же извлёк из видавшей виды дорожной сумки нехитрые съестные припасы.
— Егорыч — обратилась Степановна к новому пассажиру — поведай им о Ведринцеве. Я, было дело, сама собиралась, да у тебя гораздо сподручнее получится. Сам же гутарил, что в один год с ним в депо трудиться начал. Да и дела у меня. Убираться надо. А вы тут завтракайте, общайтесь. Ежели ещё заварочки, аль кипяточку, потребуется, так не стесняйтесь, зовите. Путешествие оно, дело чайное, застольное, разговорное.
***
Старик снял китель, и аккуратно повесил его на пластмассовую вешалку. — Мне бы, по возрасту пора на печке лежать, да на поезда издали поглядывать — он уселся за стол и отхлебнув из гранённого стакана, продолжил:
— Мечту имею, давнюю. Ему достойный монумент соорудить. Еду в отделении дороги денег на хороший памятник, выпросить. И вообще. Можно же конкурс железнодорожников имени Ведринцева организовать. Только вот тем, кому по это должности положено, всё как-то недосуг.
Дима попытался достать из кармана бутылку водки, но передумал, вернул на место и, глядя в глаза нового пассажира тихо попросил:
—Расскажите о нём. Пожалуйста.
***
Илья Егорович будто бы не расслышал просьбы. Смотрел на сидящего напротив парня и молчал. Наконец, сделав очередной глоток, молвил:
— В те сутки Коля вёл состав с пассажирами, по маршруту Воронеж – Анна. Ночь хоть глаз выколи. Но, как у нас говорят, плечо знакомое, изъеженное. Каждый кустик и деревцо по сто раз примечены. Вот за тем изгибом кривизна пути возрастёт, начнутся поля аж до самого пригорода.
И вдруг впереди на путях здоровенный тёмный предмет! Аккурат между рельсами.
— Трактор с плугом! Мать его! — выкрикнул помощник.
— А люди? — Ведринцев всматривался в дорожное полотно и что есть силы давил на тормоз.
— Не видать. Сбежали!
— Серёга, прыгай! Вон из кабины!
— И что, прыгнул? Спасся? — перебил рассказчика Дмитрий.
— А как ты думаешь, от кого я это всё узнал? Подчинился! Сиганул. Посему и выжил. А Коленька до самого столкновения жал и жал на тормоза. Не о себе думал в последний миг! О людях! Коих ему довести живыми доверили! И смягчил-таки удар! Но локомотив — он же впереди состава. В общем принял смерть по-военному! На боевом посту.
В вагонах, конечно, у людей ссадины, ушибы. Ерунда. Дело житейское.
— А тракторист? — Димка, что есть силы сжимал свой рюкзак. — Он как на путях оказался? Да ещё ночью!
— Шабашил целый день. Огороды людям пахал. А те угощали! Вот и надрался вусмерть! И с залитыми зенками попёрся через железку. Застрял на полотне. И...поплёлся в посёлок. Спать!
— Хоть по заслугам получил? — Вступил я в разговор. — На сколько посадили? Пожизненно?
— Срок, конечно, впаяли большой. Да что толку. Вернулся домой раньше времени. Клялся собутыльникам, что вёл себя «за колючкой» исключительно образцово. А машинист не вернулся. Наградили, как полагается, орденом. Посмертно. Имя присвоили остановочной площадке. — Старик рукой смахнул предательскую слезу.
Вновь возникшая в дверях проводница кивнула в окно — Вон он обелиск, малюсенький, на месте трагедии. Как раз то жуткое место проезжаем. — Поставила на стол очередную партию подстаканников. —Чего уж там. Видела её у тебя. Доставай, открывай, парень, беленькую! Помянем! Сто граммов, можно!
Димка потянулся за бутылкой, но старик его решительно остановил. — Не надо! Колька из-за неё, проклятой, жизни лишился. Помянем героя нашим, железнодорожным, крепким! — Илья Егорыч встал, сжимая в руке блестящий подстаканник.
Мы дружно последовали за ним.
— За железнодорожника! Не просто выполнившего свой долг, а за человека, до последней минуты оставшегося человеком! — Егорыч одним махом осушил свой стакан.
Александр Ралот (Петренко) - член Союза писателей России, г. Краснодар