Наказание

Елена Артемьева

– Вот вам, тупые твари! Сдохните, все трое! – он отступил назад, оглядел обрызганную дихлофосом дверь и тонкую ниточку капель мышьяка по порогу, и быстренько нырнул к себе в квартиру. Снял бумажную маску-намордник и латексные перчатки, тщательно вымыл руки, лицо и лысый череп, удовлетворенно выдохнул.

Георгий был очень нехороший человек. Младший сын в семье, родившийся в день автокатастрофы, где погиб его отец, он будто впитал горе матери, а может, ее проклятие. И хотя мать вроде бы не делала различия между старшим, Ванечкой, и Жоркой, но Георгий чувствовал ее отторжение. В нем жила жажда – подло соревноваться, сделать больно, сделать плохо, унизить и уничтожить, тогда он казался себе героем, победителем и вершителем судеб.

То, что это были судьбы обманутых им женщин, за которые он отсидел срок по статье о мошенничестве, как брачный аферист, судьбы местных алкоголиков и наркош, которых он брал себе в слуги и рабы, приманив на бутылку или данные в долг деньги, и жизни сведенных им на тот свет или в местный ПНИ старушек, квартиры и дома которых они с женой переписали на себя, его не волновало. Нормальные люди считали его либо дураком, либо дрянью и паскудой, опасались или смеялись, и обходили стороной. Георгий же был уверен, что мир не понимает его, но он сумел всех натянуть и оседлать судьбу, а белому свету вывернуть большой кукиш. Но почему же все время казалось, что каждый встречный смеется над ним? Засыпая, он мысленно перебирал людей, встреченных им за день, и вспоминал, кто косо на него смотрел, а кто насмешливо лыбился, даже не глядя.  

Но в общем, он собой гордился. Бегал по три раза в день в любую погоду, не пил, не курил, соблюдал режим и всегда хранил в тепле круглую бритую голову. Был бы даже симпатичен, несмотря на эту крупную голову на тонкой шее и уродливые круглые очки, но мелкие черты лица и брезгливый тонкий рот смазывали картинку, с возрастом сделав его невзрачным неприятным мужичком. Однако в свои шестьдесят он был в прекрасной форме и способен еще на многое. В округе хватало несчастных и странных людей – кому-то помогал спиться, кому-то – скорее скончаться от диабета, закармливая сладким, в общем, в проектах были и новые квартиры, и новые рабы. И ничего ему за это не было. Жизнь в целом удавалась.

Вот только эти собаки. Он их с детства не любил и боялся. А они на него лаяли и бросались, даже самые безобидные. Недавно отмутузил одну ушастую дворнягу на самовыгуле камнями, покалечил бы с удовольствием, так вступилась какая-то зоозащитница. И еще соседка Нина, молодая дрянь. Она жила в одиночестве, и он долго уже задумывался, как бы выкурить ее из квартиры. Но она вдруг завела себе пса, взяла из приюта. А еще через полгода – второго, мерзкого крикливого щенка. И теперь ходила с двумя на поводке. Днем и поздними вечерами эти твари лаяли и скакали за стеной. Если она уходила, эти выли и тявкали. Не то чтобы ему было очень слышно, но они отчаянно бесили его. Весь режим полетел насмарку – он не мог спать, зная, что прямо за стенкой возятся мерзкие псы.

Он писал ей печатными буквами и клеил на дверь неприятные записки, потом вызвал наряд полиции. Неизвестно, что она с ними там сделала, но участковый пришел к нему с выговором за давление и угрозы, сказал, что заявлять в прокуратуру оснований нет, и попросил с соседкой не ссориться, договориться по-мирному. Пару ночей он грыз ногти и обдумывал, как разобраться с дрянью и ее шавками. На третью ночь уснул довольный.

Дихлофос купить несложно, с мышьяком пришлось постараться, помогла знакомая с санэпидстанции, которой он частенько наливал в гаражах. Дождался, пока эти выволокутся на прогулку, как всегда, с верещанием младшей твари. И, сделав дело, стал ждать.

Георгий не заметил крохотную бритвенную ранку на щеке, по которой случайно мазнул резиновой перчаткой. Он был до отвращения здоровым человеком и не знал, что имеет ахиллову пяточку – чувствительность к мышьяку. Поэтому, когда ничтожная капелька яда пошла гулять по крови, у него вдруг раздулся живот, скрутились судорогой и отказали руки, а потом и ноги, затем он перестал слышать мир. В ужасе, оглохший, задыхаясь на полу от паники и асфиксии, он делал под себя и вдруг вспомнил о Боге. «Ты, за что, за грязных собак? Помоги, помоги мне!» – такова была его молитва перед спасительным падением в кому.

Жена, обнаружив его через десять минут, со скорой не торопилась. Через час, видя, что умирать Георгий не собирается, и, если медлить, можно попасть под суд, все же позвонила. Врачи попросили помочь с выносом до реанимобиля, никто из соседей не соглашался, пришлось звонить слуге Женьке из второго подъезда, обещать денег ему и бутылку рабам Василию и Ниязу, которых он притащил. Наконец Георгия в носилках понесли вниз по ступенькам. За стеной бойко лаяли Нинины псы.

Георгий стоял, съежившись, замотанный в больничной простыне, перед огромным белым письменным столом. Суровый всклокоченный мужик, очки с золоченой оправой, повизгивал пером, чертя что-то в листах толстенной казенной книги, похожей на амбарную. Мазнул Георгия взглядом брезгливо. Вынул из воздуха белую телефонную трубку:

– Господи, этому прямиком к Люцику. По всем кругам, да. Даже не буду грехи взвешивать. Не расплатится. Да, да, хорошо. – трубка развеялась маленьким облачком, а мужик прочертил на листе большой резкий крест.

Георгий ничего не понимал, но чувствовал, что пятки начинают нагреваться, и сейчас случится что-то очень неприятное, непоправимое. Белый пол пошел крупной огненной трещиной, оттуда вырвался дым и запах серы.

– Петр, пожалуйста, подожди. – красивая статная женщина в синем возникла у стола, положила руку на плечо всклокоченного.

– Маша, нет и нет. Хватит, на сегодня план по спасенным душам выполнен.

– Пожалуйста, Петь. Ну прошу тебя. У него есть шанс. Маленький шанс, состояние звезд и небольшая погрешность рождения. Он имеет право.

Георгий осмелел, расправил плечи. Да, право у него есть! Он только открыл рот, чтобы покачать это самое право, как всклокоченный глянул пронзительно, и язык отказал.

– Я тебя насквозь слышу, грешник, не трать нашу вечность, – процедил и повернулся к женщине в синем. – Хорошо, Маша. Пойду навстречу, будешь должна по следующим явкам. Но с условием. Шанс будет ему и неизбывным наказанием. Посмотрим, как отработает, а на Страшном Суде решим.

Лицо Марии засветилось:

–  Петя, гениально и справедливо! Вот за это я тебя люблю!

С легким шумом Георгия выкинуло в белое молоко.

Белое перышко щекотало ноздрю. Георгий чихнул, какие-то трубочки и проводки завибрировали на лице. Он лежал в узком больничном боксе, мерцали экраны датчиков, слева высился мертвый штатив с большим баллоном физраствора, который по трубке шел ему в вену. Минут через пятнадцать вперевалочку зашла толстая медсестра и выпучила глаза:

– Опа… Ты ж безнадежный, отключать собрались через полчаса… – и, захлопнув удивленный рот, метнулась за врачом.

Георгий пробыл в коме тридцать дней. Жена не собиралась платить за продление срока в стационаре и дала согласие на отключение его от жизнеобеспечения. Его возвращение было неприятным сюрпризом, он видел по ее гримасе и деланной улыбке. Ему хотелось обозвать и больно ударить ее, но вместо этого он вдруг почувствовал радость от встречи. Он сказал ей что-то доброе и хорошее.

Эта дебильная радость и желание творить добро теперь сопровождали его всюду. Он распустил рабов, продал дома и квартиры (только одну, записанную на нее, отсудила жена), деньги перевел в местный дом престарелых. Сам пошел работать туда санитаром, мыл и подтирал больных стариков, выносил судна, выгуливал ходячих и колясочных, развлекал их вдохновляющими байками, ведь был он начитанным человеком. В голове ему хотелось послать подальше эти дряхлые обломки жизни, сделать им больно и плохо, побить и поставить подножку, но он испытывал к ним большую, невыносимую нежность. Старики его обожали. Жил он при доме, в сторожке на отшибе, завел себе кошку и пятерых дворняг, подобранных на улице. Он страстно хотел их держать на цепи впроголодь и лупить палкой каждый день до полусмерти, но сердце его сжималось от любви, и он трепал их по шерстистым спинам, а они были преданы ему всеми звериными сердечками, лизали в лицо и безо всяких поводков всегда крутились рядом. От скудной зарплаты две трети тратил на корм своим и бродячим зверюгам, не мог пройти мимо раненого и голодного, бывало, давал кров бомжам и дотаскивал домой замерзающих на улице пьяниц, всем помогал, отрывал от себя последнее. В голове его пылал адский котел злобы, но чувствовать он мог только любовь и желание всем помочь. Так он и делал, и ночами частенько рыдал в подушку от ненависти и непримиримой любви, данной ему в наказание. Люди и звери любили его и старались поздороваться, подойти, прикоснуться. Лицо его стало светлым, голос мягким, а походка легкой.

Год спустя он случайно забрел в свой прежний район, где теперь не появлялся. Навстречу весело шагала Нина, а перед ней неслись два красавца пса, уже без поводков – воспитала. Она помрачнела, хотела их отозвать, но он просяще улыбнулся, махнул рукой – не нужно – и присел на корточки. Собаки подбежали к нему, он обнял их за шеи и зарылся лицом в шерстяные головушки.