Дорогие читатели! Сегодня мы представляем вашему вниманию первую часть интервью с доктором педагогических наук, музыкальным терапевтом, академиком Международной педагогической академии, членом правления Московского Объединения психотерапевтов, психологов и социальных работников, автором более чем 150 печатных работ, в том числе 19 учебников и монографий, профессором Валентином Ивановичем Петрушиным.
Инна Силенок: Валентин Иванович, как Вы стали музыкальным терапевтом?
Валентин Петрушин: Прежде всего, я сам любил музыку. И здесь может быть такое сравнение. Например, нам бывает приятно греться на солнышке. Нам бывает приятно плескаться в воде. Но многим, как и мне, приятно плескаться в звуках музыки, погружаться в них и из них получать энергию. Все мы в современном мире «помешаны» на энергии и заточены на то, как нам этой энергией доставать всё больше и больше.
Музыка - это как раз тот источник энергии, который всем нам необходим, особенно тем людям, которые имеют тонкую психическую организацию и которым кроме пищи материальной, нужна пища духовная.
Музыка - это та самая духовная пища, которая мне в детстве была очень близка и понятна. И поскольку у меня в детстве были большие сложности, у меня была довольно суровая мама, которая меня любила, но была настроена на то, чтобы воспитывать меня и моего брата в большой строгости.
Часто, к сожалению, она с этим воспитанием перебарщивала. И тогда я находил утешение в музыке.
Потом, когда я стал заниматься музыкой уже профессионально, меня долго занимал вопрос, каким образом музыка может передавать эмоции. Я долго искал ответ на этот вопрос, перечитал кучу литературы, начиная от античных классиков и кончая всевозможными современными исследованиями. А когда нашел, то стал музыкальным терапевтом.
Вообще считаю, что каждый музыкант, осознает он это или нет, является стихийным терапевтом. И когда мы питаем людей звуками музыки, то это происходит аналогично тому, как мы питаем себя различными питательными веществами. Никто сегодня не будет отрицать, что в повседневном питании важны витамины, но так же важны и необходимы оказываются звуковые вибрации, которые нас окружают.
Я считаю, что музыкальные вибрации - это звуковой аналог витаминов. И всё это нам необходимо. Но кому-то нужна «тяжёлая» музыка, я имею в виду рок-музыку. Её поклонники подпитывают ею свою энергетику. Кому-то нужна музыка Шопена, а кому-то нужна музыка природы – шум леса, водопада, пение птиц. Музыка природы имеет свою энергетику, которая необходима тем, кто не любит громких звуков.
Инна Силенок: Но в разные периоды, Валентин Иванович, людям может быть нужна разная музыка. То есть молодежь будет слушать рок, до этого будучи детьми, они могли слушать русские народные частушки и колыбельную, которую пела мама, потом в школе они учили хором патриотические песни. А после института, после рока, возможно, вдруг о чём-то задумавшись, заслушались Моцартом и Шопеном и продолжили слушать их.
Валентин Петрушин: Каждое время имеет свои песни, свою музыку, и каждый возраст имеет свои песни и свою музыку. И то, что слушает молодежь одного поколения, скажем послевоенное поколение, то это остается на всю жизнь. Скажем, наше поколение любило песни Высоцкого, и до сих пор песни Высоцкого остаются. Но у каждого нового поколения свои новые песни.
Инна Силенок: Валентин Иванович, расскажите нам про Ваш путь как музыканта. Ведь Вы музыкантом стали значительно раньше, чем психологом, то есть, вы пришли в психологию из музыки.
Валентин Иванович Петрушин. Да, это случилось потому, что у меня были некоторые проблемы с публичными выступлениями. Музыканты знают про тот феномен, что, когда играешь в классе, то всё получается, а как выходишь на сцену, начинаются всякого рода поломки. И тогда я стал изучать военную и спортивную психологию.
Как спортсмены готовятся к соревнованиям? Кстати говоря, мне очень помогли книги известного в том время спортивного психолога Леонида Павловича Гримака. Я использовал данные его исследований, чтобы разработать методику преодоления музыкантом стрессового состояния при публичном выступлении. Моя статься вышла в журнале «Советская музыка» и называлась она «Артистизм – это и тренировка». Так что конечно, я пришел в психологию через музыку.
К сожалению, потом ещё был неудачный брак. Это тоже заставило меня подумать о том, почему так получается, что когда знакомишься с новыми людьми, то видишь, - вроде нормальный человек, но потом он оказывается совершенно ненормальным. Сегодня на эту тему очень много чего можно найти в Интернете, но во времена моей молодости книг по психологии отношений почти не было. Так что мне в свое время пришлось написать небольшую книжку о психологии любви. Во всяком случае музыка и психология - это два моих любимых конька, о которых я могу рассказывать долго и даже бесконечно.
Инна Силенок: Валентин Иванович, но сегодня хочется поговорить не только о музыке и психологии, но и о Вас самих. И вот я думаю, что нашим читателям было бы интересно, сколько было Вам лет когда вы начали заниматься музыкой?
Валентин Петрушин: Я довольно поздно начал заниматься. Я занимался частным образом с семи лет. Пожилая учительница музыки приходила к нам домой, и если быть честным, я часто от неё сбегал или просто не открывал дверь, когда она приходила. Но потом где-то в возрасте 12 лет, я поступил в обычную детскую музыкальную школу. У меня была замечательная учительница музыки Лидия Алексеевна Шкляева, которую я бесконечно полюбил, которая стала для меня моей «музыкальной» мамой. И я с ней продолжал поддерживать связь всю жизнь, почти 50 лет. Она действительно очень много мне дала не только в музыкальном, но и в художественном развитии. Я ей бесконечно благодарен и свой учебник по музыкальной психологии я посвятил ей. Она сама тоже окончила Московскую консерваторию, как и я.
Инна Силенок Ваш путь как музыканта - это с двенадцати лет музыкальная школа. И сколько Вам было лет, когда вы ее закончили?
Валентин Петрушин: Я закончил музыкальную школу через три года. Потом я поступил в музыкальное училище при консерватории. Я обучался там четыре года, потом я поступил в консерваторию, и когда я ее закончил, то пошел работать в Москонцерт, и с различными коллективами объездил всю страну от западной части до дальнего востока. Это были три года бесконечных переездов. Кстати говоря, я учился на одном курсе с такими звездами, как Владимир Крайнев, Николай Петров, Владимир Спиваков.
Ну и потом три года я гастролировал по всей стране с различными музыкальными коллективами, пока, наконец, мне надоело ездить без конца в гастрольный командировки. И поэтому с 1970 по 1973 год, я поехал работать в Монголию по контракту балетным пианистом.
Три года, конечно, это большой срок. Там всё было очень экзотично.
Но там была работа с девяти до двух, по пять часов каждый день непрерывной балетных па и упражнений.
Инна Силенок Это была больше учебная деятельность? То есть, хореограф обучал студентов балетному искусству, а Вы аккомпанировали?
Валентин Иванович Петрушин Да, в балете это называется мастер-класс.. Позже я поехал работать в Багдад. Я прожил год в Ираке, как раз во времена Саддама Хусейна - знаменитого террориста, и я работал с очень известной балериной Марианной Сергеевной Боголюбской. Ее сын Михаил был солистом Большого театра. С Марианной Сергеевной я тоже долго поддерживал дружеские связи. Тем более, что мы с ней вместе работали в Институте художественного воспитания, куда я потом пошел работать после Монголии и проработал в нём двадцать лет. Эти двадцать лет в институте художественного воспитания занимался проблемами музыкального воспитания и образования.
Инна Силенок: Когда Вы аккомпанируете во время балетных занятий, это же очень интересный, наверное, феномен. Потому что когда мы аккомпанируем певцам, то мы идём за голосом. Мы с ними соединяемся в едином движении и мы как бы идем вместе с ними и за ними. А при аккомпанементе во время балетных занятий нужно настолько точно держать ритм! Всё должно быть очень чётко, играть как под метроном, мысленно объединившись, с теми, кто танцует. И это действительно должен быть высший пилотаж.
Валентин Иванович Петрушин Дело в том, что у меня как раз было очень слабое чувство ритма. Нейгауз недаром говорил, что игра некоторых пианистов напоминает походку пьяного. Потому что у таких музыкантов ритм всё время туда-сюда болтается. И у меня чувство ритма действительно было очень слабое. А когда пришлось работать в балете, то там, конечно, нужен твердый и четкий ритм. И это заставило меня дисциплинироваться, выработать в себе этот внутренний ритмический стержень. Поэтому о балете у меня остались самые светлые воспоминания. В общем, это хорошая школа. Но меня как-то потянуло в психологию, эту прекрасную и загадочную науку.
Инна Силенок Сколько Вам было лет, когда Вас потянуло в психологию?
Валентин Петрушин: После музыкального училища я думал, куда мне поступать: в консерваторию или в МГУ на психфак. Но в то время, а это был 1962 год, когда на психфаке МГУ ввели экзамен по математике. А математика у меня всегда была слабым местом. И это, кстати, меня сближало с Бетховеном, которого тоже были «не лады» с математикой. Но потом когда я поступил в консерваторию, случилось другое испытание, потому что в год, когда я родился, была очень маленькая рождаемость, и всех студентов консерватории стали забирать в армию. Я попал в армию, и поскольку я не знал другого инструмента, кроме рояля, то меня поставили на большой барабан и тарелки, обращение с которыми тоже воспитывает хорошее чувство ритма.
Инна Силенок: Мысленно провожу параллели с вашими прихлопами и притопами во время занятий музыкальной терапии. Чувствуется, что вы далеко не случайно защитили докторскую диссертацию по педагогике.
Валентин Петрушин: Абсолютно верно. Любой невроз, любое заболевание - это всегда нарушение чувства ритма. Когда у нас в организме случается какое-то заболевание, то это прежде всего проявляется в нарушении внутреннего ритма. Когда же этот самый внутренний ритм в нас присутствует, то это делает нас здоровыми, счастливыми и психологически устойчивыми. Оркестры московского гарнизона участвуют в парадах, в то время, парад был два раза в год, на ноябрьские праздники и на майские. Наш пятый батальон, играл свои марши на прохождение техники. Батальон примерно под 100 человек. И я на тарелках, или на большом барабане, стоит такой грохот, что не слышно, что играет на трубе стоящий рядом музыкант. А дирижер командует - давай громче и громче. И в общем грохот танков, грохот тягачей, грохот оркестра. И еще могучие тягачи, выпускающие огромные клубы черного дыма. Очень сильные ощущения!
Инна Силенок: Для чувствительной души музыканта – это большой перегруз?
Валентин Петрушин: Есть военные музыканты, которых такая музыка очень даже возбуждает, и они себя при этом прекрасно чувствуют. Но конечно после парада шум в ушах стоит будь здоров какой.
Инна Силенок: А вообще ударные это такая интересная тема! Я когда-то играла в рок группе в юности, и затыкала уши берушами, потому что у нас был громкий барабанщик.
Валентин Петрушин: Ещё на концерте присутствуют усилители звуковых колонок. Это очень вредно, поскольку сильный раздражитель до добра не доводит.
Инна Силенок: В том-то и дело. И вот скажите, Валентин Иванович, Вы продолжали как музыкант в разных качествах. А с какого момента все-таки произошел этот переход от музыканта именно к музыкальному терапевту. Или сначала просто психолог, а потом это как-то всё вместе интегрировалось?
Валентин Петрушин: Как я уже сказал, каждый музыкант по самой своей природе уже является психотерапевтом. Потому что наша профессия - это единство деятельности бога искусства Аполлона и его сына Асклепия. И Аполлон, и Асклепий в Древней Греции имели общие храмы, и в этих общих храмах звучала музыка, так называемая кифаристика. Это была музыка, исполняемая на кифарах, тихая и спокойная. Музыка была призвана успокаивать жителей греческих городов от их тогдашних стрессовых перегрузок.
Исследования проблем музыкальной терапии мы находим в работах Пифагора, Демокрита, Аристотеля и других греческих авторов. Известно, что великие философы древности пользовали своих учеников различными снадобьями вкупе с музыкой. Например, Демокрит, когда прописывал своему студенту или ученику какие-то лекарства, то он обязательно требовал, чтобы при его принятии звучала музыка. Обычно это была или кифара, или флейта. Считалось, что если не звучит музыка, то лекарство действовать не будет. Эти звуковые вибрации и соответствующие травы, которыми лечили древние философы, давали тот самый оздоровительный эффект, которого нужно было достигнуть.
К практике музыкальной терапии я пришел благодаря поддержке других моих учителей. Среди них были в первую очередь Борис Зиновьевич Драпкин. Когда мы с ним в 90-е годы начали работать, он был детским подростковым психиатром, и я с ним в первый раз начал использовать эти самые музыкальные аффирмации, топотушки эти самые, формулы пробуждения, формулы возбуждения, которые помогли преодолевать заикание, потому что Борис Зиновьевич работал с заикающимися детьми. Был очень интересный момент. Когда они, эти пациенты в обычной жизни разговаривают, они заикаются, запинаются, и им трудно говорить. Но когда их речь становится ритмичной, то заикание пропадает и его просто нет.
Инна Силенок: Сколько Вам лет тогда было, когда Вы стали работать с Драпкиным?
Валентин Петрушин: Около 40 лет. С Борисом Зиновьевичем я познакомился на курсах повышения квалификации врачей. Мы как-то сдружились, и наша дружба продолжалась до самой его кончины в 2009 году. На этих же курсах повышения квалификации я познакомился с Марком Евгеньевичем Бурно. Его замечательная книга «Терапия творческим самовыражением» стала моей настольной книгой. Марк Евгеньевич писал про психологическую терапию через чтение, через литературу, через фотографию, через наблюдение за картинами природы, всё это я в своей методике старался проводить через музыкальные образы. Считаю, что Марк Евгеньевич и Борис Зиновьевич - мои лучшие учителя в области практической психотерапии.
Большое влияние оказали на меня работы и книги Николая Дмитриевича Линде, который создал систему и научную школу эмоционально-образной терапии. Я считаю, что его труды - это величайшее достижение современной отечественной психотерапии. И в нашей Ассоциации музыкальных психологов и психотерапевтов я постоянно говорю о том, что те приемы и методы, которые были разработаны в школе ЭОТ, обязательно должны трансформироваться в работу музыкального терапевта. Словарь эмоциональных образов, разработанный Н.Д.Линде - это высший класс психотерапевтического мастерства.
Инна Силенок: Что же является источниками Вашего метода музыкальной терапии? Вы сейчас вспоминали и греческих богов, и первых целителей, и терапию творческим самовыражением Марка Бурно, и метод Бориса Драпкина. Я перечислила и обобщила те источники, которые Вы назвали. Может быть есть что-то еще, что легло в основу Вашего метода музыкальной терапии?
Валентин Петрушин: В основе разработанного мною метода музыкально-интегральной терапии лежат достижения современной психотерапии. В нём присутствуют и психоанализ, и гештальт-терапия, и биосинтез, и психосинтез. Получается такой интегральный, синкретический подход. Возможности музыки в моделировании эмоций я вывел из концепции английского психолога Ганса Айзенка. Его рассмотрения личности по параметрам интроверсии-экстраверсии с одной стороны и по параметрам – нейротизм-спокойствие с другой, легло в основу представления эмоций и музыкальных образов по параметрам медленно-быстро и минор-мажор.
Предполагаю, что читатели знают, что интроверты - это те лица, которые смотрят как бы внутрь себя, они, как правило, не очень общительные и основные идеи для своей жизни черпают из своего внутреннего опыта. Экстраверты - это те индивиды, которые обращены во вне и энергию для жизни черпают из внешних впечатлений. При этом интроверты могут быть как спокойные, так и беспокойные. Из спокойных интровертов у нас получаются флегматики. А если брать беспокойных, то из них получаются меланхолики.
Соответственно экстраверты, как правило, оптимистичные и веселые, это - жизнерадостные сангвиники. Холериками будут те, которые добавляют в свою энергетику долю агрессии.
А теперь как нам эти данные перевести в музыку?
Известно, что каждый из этих темпераментов имеет свои любимые эмоции. У меланхолика это эмоция грусти, у флегматика – эмоция спокойствия, у холерика - эмоция гнева, у сангвиника - эмоция радости. Когда мы приступаем к музыке, то параметр интроверсии-экстраверсии мы заменяем на темп медленно-быстро, а нейротизм-спокойствие мы заменяем на параметры музыки минор-мажор. И вот получается, что меланхолики у нас медленные и печальные, холерики быстрые, но злые. А флегматики спокойные и светлые.
Так вот я пришел к выводу, что каждый темперамент, и каждый композитор, и каждый художник в своем творчестве выражают прежде всего самих себя. Есть такое мнение, что композиторы пишут всю жизнь одну и ту же симфонию, писатели пишут одну и ту же книгу и вообще все творческие люди чаще всего выражают то эмоциональное состояние, которое соответствует их природному темпераменту. Правда, если мы имеем дело с гениальным художником, таким как Чайковский, у него мы найдём и музыку и веселую, и какую угодно, но всё таки в основе будет лежать темперамент меланхолика. Чайковский был меланхоликом. Грустный, печальный, задумчивый. Ну и такой же был Шопен.
Но надо помнить том, что, как говорил Гёте, «действительность богаче закона». Действительно, я привел довольно грубую схему. Но, если бы мы взяли за основу, скажем, схему по 10 показателям темперамента, то есть, систему Шмишека, состоящую из 10 типов личности, то всё было бы немного по-другому. В моем учебнике по музыкальной психологии это все детально расписано.
Но когда хочешь понять музыку, то самый простой способ для этого – это понять, какой темп музыки, быстрый или медленный, и какой лад, мажорный или минорный. Если ты, слушая музыку, понял, что это мажор и темп быстрый то это, конечно же, будет выражение радости. А если темп музыки медленный, а лад мажорный, то это будет выражения состояния глубокого спокойствия
Инна Силенок: Я подумала про музыку Баха. Там всё очень по-разному.
Валентин Петрушин: Да, действительно, у Баха полно музыкальных произведений, в которых можно найти отражение всех темпераментов.
Инна Силенок: Наверное, в этом есть отражение разносторонней личности, не правда ли?
Валентин Петрушин: Да, абсолютно верно. И не только. В музыке Баха мы находим преодоление невротического состояния, преодоление духовного кризиса, возвращение к состоянию полного психологического здоровья.
Инна Силенок: Валентин Иванович, когда Ваши участники музыкально- терапевтических групп или клиенты хлопают в ладоши, топают ногами и поют. Это всё-таки возвращение в регрессивное состояние. В психотерапии мы же достаточно часто используем регрессию для того чтоб решить проблемы прошлого, для того чтобы найти опору на ресурсы. В музыкотерапии мы фактически получаем доступ к регрессии. Это как дополнительный ресурс или это получается как дополнительный бонус? То есть, на самом деле исцеляет другое, а регрессия идёт как дополнительный бонус? Этот момент мне интересен чисто методологически.
Валентин Петрушин: Регрессию можно понимать по-разному. Обычно, когда говорят о регрессии, то это получается как обращение к памяти рода. И, конечно же, регрессия присутствует в современной музыкальной терапии. Кстати, в нашей Ассоциации музыкальных психологов и психотерапевтов психолог Наталья Фаустова в ходе своих исследований пришла к выводу, что колыбельные песни нужны не только детям, но и взрослым. И взрослые люди, когда погружаются в колыбельную песню, то они получают из неё те самые недостающие ресурсы, которые им необходимы для восстановления пошатнувшегося психического здоровья. Колыбельная песня, если она правильно подобрана и исполнена проникновенным голосом, вызывает в слушателе так называемые трансовые состояния. Это те состояния сознания, которые совершенно необходимы для любого выздоровления.
В современной психосоматике, считается, что ни одно выздоровление от какой-либо болезни не может быть достигнуто без того, чтобы человек не побывал в состоянии транса. Например, после серьёзной болезни мы засыпаем так называемым, медленным сном. Так вот, в этом глубоком сне физиологи обнаружили дельта волны, которые продуцируются нашим мозгом и имеют частоту 2-3 колебания в секунду. При их присутствии процесс восстановления ресурсов организма идет в два-три раза быстрее, чем в обычном сне.
Ну и конечно же, те движения, которые вызывает у нас ритмичная танцевальная музыка - это тоже момент возвращения в детство. Очень интересно бывает сравнить походки обычного человека, сангвиника и походку ребенка. Сангвиник всегда как будто немножко подпрыгивает. Также, как дети, которые часто идут и двигаются скачками. И, кстати говоря, когда я применяю на тренинге этот детский шаг в припрыжку, то через него человек возвращается в детские переживания, это оживляет состояния так называемого легкого веса, в котором приятно жить и находиться.
Инна Силенок: Когда я работаю с пенсионерами методами музыкотерапии, то, когда я им играю трансовую музыку, они мне после этого, рассказывают, что они побывали в детстве и от этого им стало на душе очень хорошо.
Валентин Петрушин: Да, это всегда здорово работает. Добавлю, что на моих сеансах большой отклик вызывает практика прощения родителей. Это большая и очень сложная тема. Дело в том, что наше общество серьезно больно. В прошлом веке было столько войн, столько несчастий, мало в какой стране пришлось испытать такое количество негативных эмоций, как жителям нашей страны. Эти негативные эмоции тяжелым грузом лежат на многих поколениях, но и особенно тяжелый груз испытало, наверное, послевоенное поколение. И прежде всего это был груз авторитарного воспитания, которое отражало государственную систему подавления личности. Родители после того, как им выдавали порцию выговоров на партийных собраниях, потом шли домой и устраивали выговоры своим детям, жёнам и мужьям. Многие дети получали от своих родителей большие дозы негативных эмоций. И это приводило их к неврозам.
А что такое невроз? Это следствие обиды на родителей. Когда обида есть, то она даёт тебе такие переживания, что ты не можешь дышать полной грудью. Если ты не можешь дышать полной грудью, то у тебя оказывается недостаточное снабжение лёгких кислородом. А когда тебе не хватает кислорода в легких, то у тебя может начаться аритмия или астма.
Когда во время медитации, я провожу ритуал прощения, то слушатели отпускают от себя обиду на родителей, отпускают от себя внутренние разочарования, внутреннюю злость. Это опять-таки возвращение в регрессии на какую-то давнюю точку в своей жизни. И после ритуала прощения человек становится более здоровым, более приветливым, более симпатичным.
Инна Силенок: Да. Это действительно мощно работает.
Через некоторое время мы предложим вашему вниманию вторую часть интервью с Валентином Ивановичем Петрушиным.
Интервью взяла Инна Силенок
