Уважаемые читатели! Представляем вашему вниманию интервью с врачом-психотерапевтом, доктором медицинских наук, действительным членом, официальным преподавателем международного уровня, руководителем кластера «Психотерапия здоровых» ОППЛ, сертифицированный специалист СРО «Союз психотерапевтов и психологов», профессором, член Ученого и Академического советов МАНП, психотерапевтом EAP – Андреем Борисовичем Стрельченко.
- Андрей Борисович, здравствуйте! Хочу задать традиционный вопрос для интервью с психотерапевтами. У вас много видов деятельности, как, наверное, и у всех нас в нынешние времена. Вы психотерапевт, преподаватель, руководитель, коуч, а также пишете книги. Кто вы в первую очередь? Какое из этих направлений вам ближе всего, дороже всего?
- Инна Казимировна, с вами очень легко обсуждать этот вопрос, потому что вы сами разносторонний человек. Каждый раз, когда я узнаю, что вы преуспели в очередной сфере деятельности, я искренне удивляюсь и восхищаюсь вами. Это действительно впечатляет. Вы скажете: «Мне тоже интересно, как у вас?», но если говорить обо мне, то я прежде всего психотерапевт, и все остальные направления деятельности так или иначе связаны с этой. Почему? Потому что эта работа даёт идеи, толкает тебя к чему-то. С другой стороны, она даёт ресурс — очень хороший. Иногда, когда пациенты после сессии говорят: "Андрей Борисович, большое спасибо, вы мне так помогли", — я отвечаю: "Спасибо вам". А они удивляются: "Нам-то за что?" Но ведь вы в такой же парадигме работаете, и знаете, особенно с некоторыми категориями пациентов, деньги брать нельзя. Например, с теми, кто воюет, или оказался в сложной семейной ситуации. Я говорю им: "Спасибо вам за тот жизненный опыт и взгляд на мир, которые вы передали мне в процессе нашего взаимодействия". Потому что это обогащает, расширяет.
- Они просто обучают новому видению.
- Совершенно правильно. Это обучение, это расширение мировосприятия. А у вас?
- У меня тоже психотерапия, наверное, самое главное, потому что это большая ценность, когда помогаешь людям, но у меня еще музыка.
- Да, у вас музыка
- Если говорить, что я люблю больше всего на свете делать? Больше всего на свете я люблю играть картины. Я играю картины художников. Когда я играю картины художников, я понимаю очень многое и о художнике, и о состоянии, в котором он это писал. И, мои руки играют, а я держу мысленно образ картины, и потом, когда слушаю эту музыку, я столько узнаю сама, уже по-другому. Очень интересный процесс, необычайно. Но это не так часто удаётся теперь делать, раньше это делала просто каждую неделю до пандемии, а теперь если раз в месяц удаётся, это такое счастье, и то не каждый месяц. Пока так. Дай Бог, вернусь к этому виду деятельности, надо здесь в какой-нибудь галерее договориться, чтобы инструмент поставить, потому что скучаю страшно по этому делу.
– Галерею и, наверное, имеет смысл какой-то видеофильм сделать с тем, чтобы ваша музыка, она сопровождалась ещё и видео тех картин, тех образов, которые как раз дают вам посыл прекрасный.
- Там энергии много очень в каждой картине. Я когда сыграла 12 работ Анатолия Михайловича Кашкуревича, и была памяти его выставка через год после его смерти от инфаркта, (он возглавлял на Кубани Товарищество Кубанских художников), был монументалистом, работы его и два на три метра, и больше, и триптихи, - в общем-то, очень большие, серьёзные работы. И я сыграла его картины. Я на четвёртой работе ощутила физически, что заболело сердце, я почувствовала, что с ним происходило. Отчего сердце у него заболело, я всё поняла. И такие вещи объединять в один фильм – это очень большая энергетическая нагрузка. Шедевры пишут на расколе. Я написала много стихов о художниках. Люблю писать о художниках и об их произведениях, потому что я внучка художник, причем по двум линиям у меня дед был Заслуженный строитель Российской Федерации и художник, а по другой линии прадед расписывал церковь в Грозном. Я сама начинала с художественной школы когда-то очень давно, поэтому мне это все достаточно близко, но я не рисую уже практически. Но сегодня мы поговорим о вас. Вы сказали, что мы с вами в одной парадигме, да?
- Хотелось бы, мне бы хотелось.
- И мне хочется понять, какой смысл вы вложили в эти слова? Расшифруйте. Для наших читателей, как минимум, и для меня в том числе. Ведь мы можем мыслить похоже, можем чуть-чуть по-разному, а можем и одинаково.
- Да, вы абсолютно правы. Нам важно найти общий язык, определиться с терминами, прийти к взаимопониманию. Для меня важнейшей терапевтической парадигмой, в которой я работаю, является здравоцентрический подход. Я сам врач, военврач.
- Это очень круто, это серьёзно. Это вызывает большое уважение.
- Я получил классическое медицинское образование, окончил Военно-медицинскую академию, после чего работал в госпитале, в клинике, в инфарктном отделении. Тем не менее, я считаю, что болезнецентрический подход, который доминирует в врачебной среде, несколько ущербен. В нём красной нитью проходит мысль: «Здоровых нет, есть недообследованные». Это ограничивает врача, сужает его взгляд. Противопоставлением этому является здравоцентрический подход. Когда ты не просто ставишь диагноз — хотя, конечно, понимаешь нозологию, физиологию процессов, — но смотришь дальше: какие у пациента есть ресурсы, чтобы преодолеть то, что его беспокоит. Будь то ментальные или эмоциональные проблемы, сложности во взаимоотношениях, психосоматика или даже органические нарушения — важно учитывать внутренние резервы человека. И знаете, что удивительно? Казалось бы, я психотерапевт, мне свойственно так мыслить. Но даже мои коллеги — те, с кем мы учились вместе шесть лет в казарме и общежитии, с кем дружим уже 45 лет, — начинают приходить к такому взгляду. Они — клиницисты до мозга костей, далекие от психологии и психотерапии, но в обсуждениях, в отношении к лечению уже переходят к более экологичному, здравоцентрическому подходу. Такому, который позволяет шире взглянуть на пациента и его проблемы, найти способы помочь, исходя из его собственных ресурсов. Если кратко, то так.
1976. Калининград. Войсковая практика. 2-й курс
- Очень согласна с вами. Это близко к тому, что делаем мы, хоть и немного отличается. У нас скорее эволюционно-центрированный подход. Мы смотрим не только на ресурсы, на которые можно опереться, но и на любую проблему, травму, тяжёлую ситуацию как на вызов. Такой вызов, который позволяет выйти на новый виток спирали, на новый эволюционный уровень. Говоря «мы», я имею в виду и своего супруга, Петра Фёдоровича. Мы с ним единомышленники: изначально я была его ученицей, но теперь мы уже, наверное, в чем-то на равных. Каждый создаёт своё, но смотрим в одном направлении, во многом схожим образом.
Вы работаете в том числе с военнослужащими. Сейчас это очень обсуждаемая тема. Все, наконец, осознали, что необходимо серьёзное оказание психологической помощи. Когда вы с ними работаете, в какой модальности вы это делаете?
- В такой же, какой и вы, полимодальная психотерапия.
- Полимодальная, да. И при этом, когда мы говорим «полимодальная», у кого-то больше одного, у кого-то больше другого. Кто-то сейчас называет это интегративными методами. Какие модальности вы используете в своей работе?
- Вы знаете, это некий такой микс, некий процесс. В нём можно очень условно сказать: вот это — от транзактного анализа, это — от эмоционально-образной терапии, это — от НЛП, это — трансовая техника, а это вообще биоэнерготерапия, рефлексотерапия. Но самое главное — это не отдельные элементы, а связи между ними. Я преклоняюсь перед вашей работой, перед работой Силенков, - Петра и вашей. Почему? Потому что вы построили систему. Раз построена система, значит, в ней можно говорить ни о каком-то отдельном элементе, в системе главное это не элементы, а связи между элементами. А что такое связи? Это отношения. Это взаимодействие. Когда я работаю с нашими ребятами, бойцами, я прежде всего начинаю терапию с того, что представляюсь: «Я полковник в отставке. Считаю за честь работать с вами». Обращаюсь по имени-отчеству. Я считаю их героями. Считаю, что то, что они сделали для страны, для Родины, для меня и моей семьи — это великое дело. То есть, сразу выстраиваются уважительные отношения. Неважно, с каким запросом приходит человек, важно сразу дать ему понять: «Я тебя уважаю. Ты достойный, честный, сильный, мужественный человек, что бы с тобой ни происходило». Это уже ресурс. Это уже система отношений. И для наших ребят это очень важно. Если по каким-то причинам они не получают поддержку в своём социуме, среди близких, в обществе, хотя бы мы можем им её дать.
- Поддержка — это здорово. При этом, когда вы работаете с этими ребятами, какие задачи вы ставите в своей работе? Мы же очень по-разному можем смотреть на задачи психотерапевта.
- А вы знаете, опять же, когда система построена, всё уже идёт, не скажу на автомате, но, по крайней мере, само собой выстраивается. Вы сказали, что у вас эволюционный подход. А что это такое? Это прежде всего выстраивание какого-то алгоритма достижения цели? Коучинг, да?
- Цель конечно тоже нужно поставить, но только с перерабатыванием ещё глубинных всяких историй.
- Да, можно назвать это коучингом.
- Коучинг только целями и занимается, по большому счёту.
- Ну, наверное, да. Сейчас, правда, коучинг приобрёл такой негативный контент.
- «Коуч» переводится на русский язык как «тренер».
- Ну, в принципе, да. А для человека постановка целей — это ключевое. Если у него есть цель, значит, под неё уже на основе теории функциональных систем Петра Кузьмича Анохина формируются функциональные системы, нейронные связи, специализированные нейроны. И уже идёт работа, которую он может даже не осознавать, но она делается на бессознательном уровне. Наша задача — скорректировать, направить, добавить ресурсы и поддерживать.
- Да, и хорошо, когда эта цель есть. Но ведь приходит человек иногда с таким тяжёлым ПТСР, что он полностью разбит, и у него целей как таковых нет. У него сплошное движение «от», если говорить тем же языком НЛП. То есть ему плохо, его притащили, он даже сам не пришёл. И таких историй достаточно много. Нужно успеть за то время, на которое он готов остаться в терапии, сделать всё — в том числе поставить цель и обеспечить доступ к ресурсам. Каким образом вы мотивируете ребят, если работаете с военнослужащими или ветеранами боевых действий?
- Вы знаете, на самом деле, наш организм настолько мудр, что он функционирует именно благодаря целям. Другое дело, что эти цели ставятся на уровне бессознательного. Часто задача — помочь человеку осознать, как это работает внутри него. Не обязательно объяснять сложными терминами, но дать доступную модель, чтобы он понял. Во-вторых, нужно исходить из того, что человек несёт внутри себя. Бэкграунд может быть связан, например, с тяжёлым ранением. У меня в терапии были и есть ребята с инвалидностью, с травматической ампутацией конечностей. Есть те, у кого проявления ПТСР, а доминирующим фактором является потеря боевых друзей. «Как так, я жив, здоров, ни царапины, а мой товарищ на глазах ушёл...» — вот что они чувствуют. И здесь важно найти точку развития. Например, да, ты потерял боевого друга. Но смотри — ты выжил. И это не случайность. На войне атеистов не бывает.
- Да, это точно.
- Значит, для чего-то тебе жизнь оставлена. Так вот, для чего тебе жизнь оставлена? Для того, чтобы водку жрать и опускаться всё ниже и ниже? Или для того, чтобы подумать, вспомнить о своём друге? А вот какой он был, какие у него качества были, которые тебе нравились? А ты знаешь, что те качества, которые ты видел в своём друге и которые тебе нравились, на самом деле есть и у тебя?
о. Грэм Белл Земля Франца-Иосифа. Апрель 1986 г.
- Иначе, ты бы их не заметил.
- Да. Почему? Потому что, если бы их у тебя не было, если бы они были тебе незнакомы, ты бы их в нём и не заметил. Поэтому давай, рассказывай: вот эти качества, которые ты перечислил у своего погибшего товарища, как они у тебя проявляются? - А вот в этом, в этом, в этом… - Слушай, ну, класс! Хорошо. А вообще, в принципе, что тебе нравится по жизни? И вот здесь уже идёт ресурс. Человек начинает понимать, что можно оттолкнуться от чего-то и дальше идти, смотреть вперёд. А действительно, что мне интересно в этой жизни? Водка меня не берёт, да, уже как-то и бросил пить… А что действительно не устраивает? Чувство несправедливости… Мало справедливости? - Да, справедливости мало. А ты можешь что-то сделать, чтобы её стало больше в этом мире? Что ты можешь сделать? И сейчас, слава Богу, пошли президентские программы «Время героев», и у меня часть ребят пошла как раз по этим программам – и муниципальным, и федеральным. Во время одной из сессий парень приуныл. Уже комбатант, демобилизованный. Всё плохо, ничего не удаётся. Я говорю: «Да, действительно, всё плохо. И знаешь, вообще ничто тебе не поможет».
- Провокативная психотерапия.
Да. Парадоксальная. А почему? – спрашивает он. Я говорю: «Ну, а что ты такого сделал по жизни, чтобы тебе что-то начало помогать?» - «Ну, я воевал». – «Воевал? И что, награды у тебя есть?» - я знаю, что у него полный иконостас. – «Ну, есть…» – «Хорошо. Давай, 10 минут перерыв. Через 10 минут выходишь на связь со своими наградами».
- Очень хороший ресурс. Здорово как! Вы онлайн работаете?
- Да, всё онлайн. Надевает свою форму. У него такой иконостас… Я говорю: «Да ты герой!»
- И он видит, что это так.
- И сам парень ошарашен. Он действительно забыл, что он герой. Мы начинаем разбор полётов. Хорошо, а вот этот орден Мужества за что? Он начинает рассказывать… - «Да, слушай, класс! А вот в той ситуации что было? Какие качества у тебя там проявились?»… и так далее. И, в общем-то, такого ресурса хватает.
- Вы собираете его ресурсы в каждом его подвиге.
- Да. И говорю: «Смотри, вот с таким иконостасом тебе бы взять – да в школу свою пойти, которую ты закончил. Ты в школе был?» – «Нет, не был». – Вот пойди туда. Просто так зайди в школу. На своём костыле. Без своей ноги, но в форме, с этим иконостасом».
- Ресурс прийти в школу. Да, сто процентов.
- И многие ребята таким образом идут в военно-патриотические клубы, идут на производство. Но вот здесь, слава Богу, есть поддержка. И у вас, я знаю, тоже есть такая поддержка – в социальных группах. Народ самоорганизовался, можно позвонить, кого-то попросить, чтобы помогли, чтобы где-то посмотрели парня, взяли на работу. И вот здесь есть ещё интересный момент. Мы как-то обсуждали это с Игорем Ляхом. Меняется наша регламентированная роль психотерапевта-психолога. Когда у тебя есть определённые этические рамки, нормы… Одна наша коллега, прекрасный профессиональный психолог, работает в госпитале с ранеными. Она работает от епархии, занимается волонтёрством. И говорит: «Вот, я, к сожалению, не могу прикоснуться к ним руками, потому что это неэтично». - Я говорю: «Какого чёрта? Этично, неэтично… Ты на войне! А на войне всё позволено. Ты же руками своими детей лечила, температуру снимала, боль утоляла. Так вот, возьми, приложи руки бойцу к голове, к тому месту, которое у него болит. Скажи что-то тёплое. Если не молитву, то просто стишок про себя проговори».
- Конечно. Здесь мы сердечным теплом лечим. А как по-другому?
- И в результате оказывается – ну, по крайней мере, у меня так получается – что нашим ребятам, бойцам… Ну, в основном я начал работать с «Вагнерами», а там у них была построена очень правильная система взаимодействия, взаимоотношений. Вертикаль, горизонталь – очень правильная, жёсткая такая, ну, как у Антона Семёновича Макаренко.
- Вы тоже его любите?
- Да. И там вот этот самый принцип единоначалия был поставлен правильно. То есть ты сначала с командиром на уровне горизонтали всё обсуждаешь, все нюансы, а потом командир принимает решение. И ты понимаешь, с чем связано его решение, и выполняешь его безукоризненно. И они привыкли к такого рода взаимодействию. То есть ты с ними что-то обсуждаешь, принимаются решения, и говоришь: – Иди делай. - Он идёт, делает, и потом докладывает тебе, как, извините, старшему начальнику. Ну, а если это работает, если это помогает – ну и хорошо.
Арктика-86
- Безусловно.
- У вас, наверное, так же? Но у вас, наверное, здесь ещё и включается некий такой вот тёплый материнский аспект?
- Очень много тепла нужно, чтобы человек себя хорошо почувствовал, безусловно. Но ещё есть такая тема. Сейчас люди уже понимают, что надо работать краткосрочно. Сколько у вас обычно бывает встреч?
- Вы знаете, по-разному.
- Ну например, в часы можно перевести?
- Я стараюсь работать в режиме, в принципе, таком же, как и вы – в короткие и краткосрочные варианты. По крайней мере, чтобы первичное ресурсное состояние сформировалось за первую сессию. Чтобы на следующую сессию, если человек приходит, он приходил уже с осознанием: что изменилось, как изменилось, что он начал делать, и как это работает.
- То есть это система домашних заданий, можно сказать?
- Обязательно. Иногда даже фантомные боли удаётся снимать за одну сессию. Ты показываешь – он чувствует это. Говорит: «Да, значит, хорошо, значит, работает». Ты его учишь – он понимает. Рассказываешь механизм, с чем это связано – он начинает это делать. На следующую сессию, где-то через три-четыре дня, может, через неделю – зависит от того, как ему удобно, - он приходит и говорит: «Всё замечательно, всё прекрасно, всё чудесно».
- То есть фактически у вас тоже психотерапия-обучение?
- Обязательно. Без этого нельзя. В общем, наша задача заключается в том, чтобы не рыбу дать, а удочку.
- Да. Нужно обучить. Скажите, пожалуйста, как вы решили стать врачом? Изначально вы решили стать врачом, а потом уже, так я понимаю, появилась тема психологии? Расскажите эту историю: как сначала врач, а потом уже психологическая история с повышением стрессоустойчивости. Как вы к этому пришли?
- Моя история – она не должна никого учить. Потому что решение стать врачом, и даже конкретно пойти в Военно-медицинскую академию, возникло на высоте эмоций. Я когда заканчивал школу… Я в Питере жил, сам из Питера. Ходил на подготовительные курсы в ЛГУ – Ленинградский государственный университет. И там филологию преподавал профессор, будущий академик Александр Михайлович Панченко. Он начинал свою лекцию… А там аудитории такие классические, полные аудитории набивались – школьники, студенты, преподаватели. Такие интересные лекции были. Говорил очень тихим голосом, его практически не было слышно. А потом, в процессе разговора, громыхал. И потом с литературой там у меня всё в порядке было – я что-то в стенгазете писал, и вроде на журфак потянуло. А у меня дед врач, мама – средний медработник, в войну была лаборанткой в госпитале, а отец военный, Артиллерийская академия: – Куда ты пойдёшь? Я говорю: – На журфак. – Ну, хорошо, ладно… - И тут как-то пришли в гости сослуживец отца из Артиллерийской академии Борис Федорович Сингаевский и его сын Сергей. Я так понимаю, они с отцом договорились. А сын учился на пятом курсе Военно-медицинской академии – здоровенный такой дядька, лет на 5-6 старше меня. И стал рассказывать о том, как они весело и здорово живут в академии. Я «варежку открыл» – и тоже захотелось. И поступил в Военно-медицинскую академию. Сергей Борисович сейчас доктор наук, прекрасный хирург. А к психологии пришёл через кафедру психиатрии. На кафедре психиатрии у нас был преподаватель Олег Николаевич Кузнецов. Он раньше был известный психолог, который работал с космонавтами. И он вёл у нас кружок на кафедре психиатрии. А Олег Николаевич – это был, конечно, уникальный человек. Сильно возрастной, маленький, тщедушный, Какие-то, значит, вот очки кривые, чуть ли не разбитые… Но когда он начинал говорить – мы все замирали, как бандерлоги перед Каа.
- Обаятельный?
- Да. Он рассказывал такие интересные вещи, так хорошо это доносил, что валил народ на кафедру психиатрии. Кстати, я впервые увидел там Андрюшу Курпатова, нынешнего знаменитого психотерапевта. Его приводил папа. А папа – Владимир Курпатов – это был самый красивый морской офицер на кафедре, статный такой, весь из себя… Так что оттуда пошёл интерес к психологии. Потом был авиационный госпиталь. И там тоже встретились люди, которые имели отношение к психологии, гипнозу. Гипнозу меня тогда стал обучать Сутормин Виктор Александрович – ученик знаменитого Леонида Павловича Гримака.
Стрельченко профессор научной психотерапии 05.11.23
- Но вы тогда директивным гипнозом занимались, как все врачи?
- Да, конечно. Аутогенная тренировка, гипноз – это инструментарий, по тем временам необходимый. И как-то оно так пошло… Время тогда было такое интересное, романтичное… Может, возраст тогда такой был, хотелось всё попробовать.
- Интересно… Вы назвали Олега Николаевича Кузнецова… Скажите, пожалуйста, если бы я попросила вас назвать нескольких ваших учителей, к которым вы сейчас мысленно обращаетесь, когда что-то делаете, то кого бы ещё вы назвали?
- С удовольствием. Начальник курса в академии Исаев Евгений Алексеевич, Профессора Леонид Павлович Гримак, ныне здравствующий Вячеслав Михайлович Звоников, в спорте - Тадеуш Рафаилович Касьянов – в 70 – 80 - е годы был такой легендарный каратист… Слава Богу, жив, здоров. В прошлом году поздравляли его с днём рождения. Ему 80 с лишним лет, но он по-прежнему крепкий. Я тогда занимался рукопашным боем, а он тогда всё это дело организовывал, культивировал.
- А если говорить о ваших учениках? У вас есть какая-то школа? Есть кто-то, кто пошёл именно по вашим стопам? Кто делает что-то похожее, и обращается к вам за советом?
- Я не могу сказать, что вот это мои ученики. Скорее, я бы назвал их единомышленниками. Потому что это люди сильно самодостаточные, чтобы я считал их своими учениками.
- Вы скромность демонстрируете с первой минуты нашего общения сегодня.
- Я не люблю суету, связанную с чрезмерными деяниями. Вот, например, Лебедев Алексей Анатольевич – прекрасный врач-психотерапевт из Волгограда. Он занимается арт-терапией, преподаёт в Первом медицинском университете. И, более того, он сейчас привлёк к преподаванию в этом университете профессора Макарова и свою однофамилицу Лебедеву Людмилу. Я сначала думал, что они родственники… Нет, не родственники – однофамильцы. Доктор психологических наук, тоже занимается арт-терапией. Алексей Анатольевич работает в госпитале ветеранов войны в Волгограде. У него очень интересные результаты. Прекрасно работает. Сейчас плотно взаимодействую с Иваном Дмитриевичем Ремезовым. Это наш коллега-психолог, молодой, гораздо младше меня. Он демонстрирует прекрасные техники, такие интересные, самобытные… Очень интересно работает. Недавно мы организовали Телеграм-канал – "Психотехнологии. Психотерапия здоровых". Кстати, я приглашаю вас провести мастер-класс на нашем Телеграм-канале.
- С удовольствием!
- Сочтёте возможным, в апреле?
- Конечно! С удовольствием сделаю. Мне будет приятно.
- Мы раз в месяц выходим в эфир, и в прямом эфире проводят мастер-классы наши коллеги. Мне очень симпатичен… Вот как-то мы, так скажем, синхронно дышим с Андреем Владимировичем Шираем. Это замечательный наш коллега из Новосибирска. Он занимается тайцзи-цюань, восточными единоборствами… И вот как-то мы с ним увидели друг друга…
- И поняли, что свои?
Да. И как-то у нас тёплый обмен идёт. Он у нас мастер-класс свой показывал, прекрасные восточные техники… Такие тонкие, изящные. Таких людей на самом деле много. Мы регулярно организуем на наших конгрессах секции, и в них принимает участие Александр Лазаревич Катков. Я не могу назвать его своим учеником. Скорее, я себя считаю его учеником. Потому что тот труд, который он написал – "Общая теория психотерапии" – на мой взгляд, имеет фундаментальное значение для нашего направления. Она ещё не оценена по достоинству, потому что это непростой труд. Я начал какие-то элементы понимать только после третьего прочтения. И чем больше углубляюсь, тем больше понимаю, насколько этот труд имеет не только профессиональную, но и философскую основу. Очень глубокую. Связанную и с теорией Вернадского, и с теорией этногенеза Гумилёва, и даже с квантовой физикой.
- Гумилёв – это вообще очень глубоко. Его теория пассионарности. Я узнала, что вы написали семь учебников на испанском языке. Расскажите, пожалуйста, это очень интересно! Почему именно на испанском? Как так произошло? Какие ещё иностранные языки вы знаете? Я думаю, читателям будет интересно.
Через некоторое время мы предложим вам вторую часть интервью с Андреем Борисовичем Стрельченко
Интервью взяла Инна Силенок
Инна Силенок - главный редактор, психолог, президент МОО РПП, член Союза писателей России, психотерапевт Европейского и Всемирного реестров, Мастер-тренер НЛП, эриксонианский гипнотерапевт, г. Краснодар.