Сегодня, наверное, как никогда возрастает актуальность исследования травматического опыта и тех сложных связей, которые образуются между человеком и его окружением, после пережитой травмы. Для человека навсегда меняется облик воспринимаемой реальности, травма становится личным приобретением и определяющим опытом. Неотступным спутником человека становится страх, предупреждающий о том, что травмирующая ситуация, пережитая ранее может опять повториться.
Психоаналитики считают, что индивид с наличием психологической травмы утрачивает способность жить в полную силу, творить, созидать. У травмы много лиц и масок: травма индивидуальная, травма социальная, межпоколенческая травма. При первоначальном соприкосновении с нарративом о травматическом опыте – историей травмы невозможно сразу понять, где начало этого процесса, что его запускает, какие личностные особенности кроме адаптационных ещё претерпели изменения. Травматический опыт полученный ранее, если он не осмыслен, не прожит и не принят, похож на заряд медленной бомбы, которая может когда-нибудь рвануть, но никто не знает, когда именно это случится.
Один из первых ранних опытов психической травматизации человек может получить ещё до своего рождения. Это происходит, если мать не хочет ребенка ради него самого, если его рождение - акт вынужденный или связанный с наличием необходимых обстоятельств (незапланированная беременность, первая беременность и страх последующего бесплодия; обеспечение финансовой стабильности в будущем, получение пособия или материнского капитала; бегство от одиночества или внутренней пустоты, удерживание мужчины и прочее).
Когда женщина беременна, и ребенок растёт в её животе, но она сопротивляется его появлению на свет, эта ситуация по мнению Франца Рупперта «противоречие само по себе». Для матери это невыносимо как физически, так и психологически, а для ребенка патовая ситуация, поскольку с самого начала в этом мире он никому не нужен, но целиком и полностью зависит от матери и остро нуждается в её любви и заботе. Первоначальная травма, «мать всех человеческих травм» - это травма идентичности, считает исследователь. Самым важным при травме идентичности выступает тот факт, что, защищаясь, ребенок вынужден отказаться от своего права на безусловное существование, на право просто «быть». Его главная стратегия – это выживание в соответствии с материнским «нет». Только что появившись на свет, ребёнок вынужден отказаться «от самого себя, своего «Я», своих желаний и собственной воли, его задача - подстроиться под потребности матери, её взгляды, и сделать это как можно незаметнее» в первые и последующие годы своего существования. Именно так формируется ранняя модель зависимого поведения от матери и от мира в целом.
Еще один распространенный вариант травмы идентичности – это когда женщина рожает ребенка «для себя», и это желание как правило проистекает из травмированного эго - персональных стратегий выживания, чтобы не смотреть на свои собственные травмы. Такие рождённые дети очень желанны и любимы особым способом – ребёнок должен соответствовать тому идеальному образу, который содержится в сознании матери или обоих родителей сразу. (Ребенок как наследник для семейного капитала, как продолжатель рода, как воплощение нереализованных идей родителей).
Эти «желанные дети», как правило вынуждены отказаться от своих потребностей и чувств, сдерживать спонтанность и живость, чтобы оправдать ожидания родителей, не нарушать стабильность их психологического состояния. Пока дети послушны и обслуживают травматические стратегии родителей их существование оправдано. Как только дети начинают проявлять собственные желания и идеи, родители прибегают к стратегиям манипуляции, для того чтобы восстановить полный контроль над ситуацией: «Ты же не хочешь, чтобы мама расстраивалась из-за тебя?», «Ты виноват в том, что мама себя плохо чувствует и болеет», «Что про нас теперь подумают другие люди?» и т.д. Так ребенок превращается в контейнер травмированных чувств родителей и может их нести в себе долгие годы.
Фигуры родителей, и особенно матери являются самыми значимыми в пространстве ребенка, он постоянно занят мыслями как получить внимание мамы, борется за её любовь и контакт с ней. Без связи с мамой ребенок ощущает себя как Ничто. При отсутствии материнской любви формула идентификации такова: «Я то, чего мне не хватает, то, чего у меня нет, и о чём я тоскую – любовь моей матери», пишет Ф. Рупперт. Изначально инстинктивная детская любовь будет смешиваться с такими сильными эмоциями как чувство вины и страха перед мамой, обиды на недостаток внимания. Все это будет способствовать тому, что ребенок во взрослом возрасте не сможет развить зрелую форму любви. Любовь будет тесно связана с зависимостью.
У взрослого в отношениях есть выбор оставаться в контакте или прервать его, у ребёнка такого выбора нет. Даже когда он сильно злится на мать или даже ненавидит её, это для него не означает выхода из отношений. Напротив, сильные негативные чувства (ярость, ненависть) будут усиливать фиксацию на отношениях с ней. Ребёнок продолжает верить, что мама «очнётся и полюбит», увидит его острую потребность в ней. Такой ребенок в отношениях с матерью навсегда останется лишь её тенью. Она (мать) навсегда центральная фигура в его пространстве. У такой матери нет стабильного собственного «Я», она расщеплена со своими эмоциями и телом, действует из своих стратегий выживания. Сыновья таких матерей становятся эрзац-партнёрами, матери шантажируют их своим здоровьем, что бы они не смогли ни при каких обстоятельствах оставить их. Потенциальных партнёров своих сыновей матери не принимают и обесценивают, испытывают ревность.
Травма любви снижает собственную самооценку, поэтому такие люди чувствуют себя бесполезными и стыдятся собственного существования. Они не умеют просто быть, для них важно всё оценивать и сравнивать. Это попытка найти смыслы во внешнем, значимом, важном, и затем идентифицироваться с этим, чтобы поднять самооценку в собственных глазах.
Для людей с наличием травмы любви, потребность в отношениях будет стоять на первом месте, даже если эти отношения плохие или конфликтные. Быть одному для травмированного слишком опасно, поскольку наружу могут прорываться чувство безысходности, отчаяния и одиночества, справиться с которыми будет очень сложно. Чтобы избежать подобного сценария, психика застрявшего в травме любви принимает на себя ответственность за других – родителей, партнёров, собственных детей или даже детей других людей. Всё это тоже из собственных травматических стратегий, чтобы не чувствовать брошенности, ненужности и одиночества. Проше заниматься проблемами и болью других, чтобы не чувствовать свою. Финал подобного сценария как правило один – человек со временем начинает чувствовать перенапряжение, полное изнеможение и эмоциональное выгорание, депрессию.
Терапевты свидетельствуют, что осознание наличия травмы любви не позволяет полностью освободиться от её влияния. Боль от того, что мать или отец не любят тебя, должна получить возможность быть выраженной в терапевтическом процессе. Только тогда персональное «Да» собственному бытию, сможет укрепиться и освободиться от постоянного желания хотеть только того, чего хотят родители, и только тогда человек начинает открывать путь к самому себе и собственным желаниям.
Елена Казанцева - психолог, НЛП-практик, преподаватель психологии, г. Таганрог
