Путь домой

Инна Силенок

Я писала о Малой Родине и о Чувстве Дома, которое мы бережём в своём сердце, и чувствуя которое становимся собой. Становимся подлинными, настоящими, - то что называется «такими, как Бог нас создал». То есть проявляя свое Божественное, аутентичное, творческое я, которое ищем, пытаемся понять, осознать, принять.

Мы к нему стремимся и идём. Иногда совсем медленно. Поднимаясь на вершины и спускаясь вниз. Иногда падая как будто в пропасть. Или взмывая над собой, над своим телом, паря в пространстве бестелесности одной душой – лёгкой, возвышенной и счастливой. Отрицаем пройденное, воюем с истоками, привязываемся а потом сепарируемся как подростки от мамы с папой, - от учителей, приходящих к нам в разном обличии. «Белых» и «черных», духовных и бездушных, понятных и кажущихся антиподами. Отрицаем, стремясь стать самостоятельными, сделать свое, создаём и низвергаем очередных кумиров и продолжаем путь.

Почему-то так важно бывает, идя к себе, пройти весь свой «земной шар» по экватору, вернувшись в начальную точку. И снова обрести всё, что отринули, низвергли, оспорили, подвергли сомнению, дискредитировали. Как это похоже на «мама! Ты ничего не понимаешь» в период пубертата. И нам может быть при этом 25, 30, 40, 45, 55 лет, - и сколько этих «мам» было на жизненном пути! Которые учили и поддерживали, заботились и помогали, журили, прощали. Проявляли патернализм, нарушая при этом границы. А мы, стремясь эти самые границы отстоять, разрушали, что находится вокруг – связи в системах и сами системы.

Пишу ли я сейчас о себе? Может быть. Хотя тема отрицания, нигилизма и Базаровщины – не моя тема. Не отрицала я учителей. Не отделялась от них по доброй воле. Судьба разделяла жёстко и навсегда. То пожар, то война, то потоп, – если хронологически. Мне не нужно для того, чтобы быть хорошей, быть хорошей по сравнению с кем-то. Мне достаточно знать, что то, что я делаю, - нужно, полезно людям, важно для улучшения этого мира. И делать я обычно берусь то, за что другие «даже не возьмутся», как в том одесском анекдоте: потому что умные. Столько раз потеряв по воле стихии или судьбы, страшно начинать что-то делать. Зато и отрицать обретённое никакой возможности, - хочется сберечь навсегда, как будто в мире материальном это «всегда» существует. Теперь я понимаю, что это и есть истоки генеративного мышления. Но знаю об этом я лет двадцать. А до этого было все методом проб и ошибок. Впрочем, наличие осознанного генеративного мышления не исключает ни пробы ни ошибки. Скорее даже приветствует.  

Итак, с безрассудством волшебника из «Обыкновенного чуда» Шварца я всё ещё иду к себе. И все вокруг идут. Иногда вместе, иногда даже в ногу. Иногда в одиночку, в темноте, на ощупь, или как будто в вакууме или сплошном тумане. А что происходит, когда пришли? И как мы узнаём, что пришли? – Но об этом позже.

Мы, когда идём, - действуем. По-разному. Совершаем поступки, и иногда осуществляем деятельность, в которой много этапов, масштаб и люди, - большое количество людей. Что-то получается, а что-то нет. Как узнать: моё или не моё?

«Пиши, когда не писать не можешь», - этими словами начиналось одно из моих стихотворений, и я не помню, кого я тогда процитировала или перефразировала, но это мой принцип в большинстве моих деятельностей.

Когда-то судьба дала мне шанс воплотить мечту – стать композитором. Меня приняли в Музучилище в Грозном сразу на третий курс. И я училась на свои сто процентов. Как нигде не училась. Надо признаться, что в школе, которую я окончила с золотой медалью я училась с некоторой ленцой. Я много занималась общественной работой, художественной самодеятельностью, тем, что сейчас называется волонтёрством. Иногда замещала уроки в младших классах, когда учителя болели и некого было назначить на замену из пед. коллектива, вела детский хор, набрав его из музыкально одаренных третьеклассников, сама учась в восьмом классе. При такой богатой событиями жизни, да еще полной занятости в музыкальной школе учиться в общеобразовательной школе было некогда, я и уроки-то нечасто посещала, и делала домашние задания частенько на перемене на подоконнике. Спасали хорошая память, скорость мышления и умение вовремя получить пятёрку и дальше заниматься своими делами, понимая, что в классе, где намного больше сорока человек, теперь долго не спросят. В нефтяном институте я делала то же, что и в школе, только не замещала преподавателей, - где уж мне в техническом ВУЗе было разбираться во всех этих дисциплинах учебного плана на факультете автоматики?! - Опять общественная работа, волонтёрство, самодеятельность. И учеба только в сессию. «От сессии до сессии живут студенты весело». Я ещё успевала ходить в музыкальную школу теперь уже по классу скрипки.

И тут меня принимают в музучилище. И сразу на третий курс. И надо посещать часть занятий второго курса, все занятия третьего, сдавать экзамены за первый, второй и третий одновременно. А я параллельно «учусь» в нефтяном институте так же на третьем курсе. Надо сказать, что до того как меня приняли в музучилище, я еще параллельно работала на кафедре автоматики на пол ставки. Поступив в музучилище, работу я, конечно, бросила. Институт бросить смелости не хватило. Я окунулась в музыку так, что в ней чуть не захлебнулась буквально, потому что в те времена у меня была ещё астма, я задыхалась, ходила с ингалятором, и погрузившись в музыкальное глубоководье, просто «забывала дышать». И это не совсем метафора. Это физически очень близко к происходящему со мной тогда.

А потом училище сгорело. И мне не хватило физических сил, здоровья, поддержки родителей и друзей для того, чтобы не смотря на все обстоятельства закончить музучилище и поступить в Московскую консерваторию. У меня на фоне всех этих драматических событий была еще и личная трагедия, - я рассталась с парнем, которого любила. - В общем я упустила все данные мне шансы быть счастливой. Продолжая задыхаться, вышла замуж, не приходя в сознание, родила сына – это была тогда единственная, но очень большая моя радость, - уехала из Грозного, где уже началась война, наличие которой власти не признавали, потом вернулась на защиту диплома, и начала жизнь с нуля. В полном смысле этого слова. В другом городе, в другой профессии- я стала работать бухгалтером – вообще не моё, - не потому, что не получалось. А потому что, когда я всему научилась (а это заняло года полтора), мне стало смертельно скучно.

Сколько раз в жизни на моём пути к себе я занималась не своим делом! Это уже сейчас я понимаю, что все полученные тогда знания и навыки – системное мышление и ответственность инженера, понимание сути и системы бухгалтерского учета, налогообложения и отчетности, и многое другое, - скучное и неинтересное, теперь дают мне множество ресурсов и возможностей как руководителю. Сейчас я понимаю, что все мои пожары, войны, потопы, потери близких, расставания, тяжелые роды и очень слабый от рождения ребенок, собственное слабое здоровье с инвалидностью в прошлом – это колоссальные возможности! Это запрос на лидерство. Справиться и победить, или снизить уровень притязаний. А как тут снизишь при таких родителях? Папа – это высокая планка и пример, как нужно относиться к людям, в работе, в своей семье, мама – это постоянный вызов: «ты ничего не стоишь, ты ничего не сможешь». И бабушка, которая любит и поддерживает, и гордится мной. И сын, которого нужно не просто поднять, а всё исправить. Исправить его слабое при рождении здоровье, переезд в Новороссийск, в котором в лихие девяностые почти не было возможностей для нормального всестороннего развития ребенка на должном уровне. Отсутствие рядом соответствующего примера мужской фигуры, на которую он должен стать похож (папа мой был в Монголии тогда). Это всё надо было срочно компенсировать, как понимаю я сейчас. Тогда не понимала, но действовала бессознательно компетентно, наняв водителя, который возил сына по бесчисленным кружкам и развивающим занятиям, выбирая поездки с ним туда, где крутые музеи, балет на льду, мощные детские театры, планетарии, красота и масштаб. И ведя с ним себя как с абсолютно здоровым, обеспечивая при этом неуклонное развитие всех слабых мест.     

Война тогда продолжалась. Моя война. С жизненными обстоятельствами, болезнями, тоской по друзьям, которые оказались далеко. А когда война, я перестаю заниматься музыкой. Музыка – это счастье, на которое я во время войны не имею права. Это сейчас я понимаю, что у меня есть такие убеждения. А тогда я просто не позволяла себе заниматься музыкой. Играла иногда, очень редко, сразу обострялась чувствительность, и я прекращала, потому что надо было постоянно носить жёсткий панцирь из защит от боли, потерь, грубости и бандитизма лихих девяностых, где у меня был свой бизнес с «крышей», «наезды», проверки, угрозы, в том числе убить меня и ребёнка и много-много всего такого не соответствующего хрупкой на вид грозненской Инне Пальчик.

Но моя музыка, тогда надежно спрятанная в потаённые закрома, ждала своего часа. Ждала окончания войны, чтобы обрести право на жизнь. Бурную и полноценную, а иначе у меня не может быть. Иначе это будет не моё.

Оказалось, что войну окончить не так-то просто. Я вообще не осознавала, что воюю. Я жила, делала то, что необходимо было сделать, не понимая, что я всё время на передовой и под снарядами. Метафора конечно.  Но очень точно описывающая мою жизнь тогда, да и теперь. Только сейчас я это понимаю.

Понимая, что пережить грозненские потери и не получить психологическую травму не возможно, я живя в Новороссийске ходила на все психологические курсы, которые там были. Помогало то, что одно из предприятий, которые я вела как бухгалтер, был «Всемирный Центр Взаимоотношений» - так называемые, «фиолетовые». Сначала я пошла на курсы, чтобы понять, что я учитываю, откуда в отчетах акты закупки апельсинов, колбасы и кексов. Но прийти на курс и отсидеться – это не про меня. Я выходила на демонстрации, упражнения показывали на мне, инструкторы были грамотные, курс на основе гештальта и адлеровской теории о личной силе и власти способствовал тому, что меня прорвало. Не на курсе. После. Я реально почувствовала, что меня эмоционально разносит. Я начала говорить, что думаю, осознавать, что чувствую, чего хочу, а главное, чего не хочу. Это было начало конца моего первого брака и моей бухгалтерской деятельности. Но музыку я тогда ещё не выпустила на волю. Моя психика столько перемен не выдержала бы. А устойчивость бабушки Фаи сделала свое дело. Меня вымуштровали «держать себя в руках», «держать лицо», не смотря ни на что, «не терять голову» ни при каких обстоятельствах. И это меня выручало не только на «разборках с бандитами», во время наездов на мои магазины, и на допросах в ОБЭПе, когда проверяли предприятия, которые я вела. Это позволило мне не травмировать своими сильными переживаниями ребенка, сберечь отношения со всеми, с кем я работала, и от кого пришлось уйти, чтобы начать делать «своё» или вернее, более своё. Хотя на разных жизненных этапах «своё» может быть разным. Это помогло мне прощать всех, кто предавал и подставлял. Прощать и идти дальше. И каждый раз начинать новую жизнь. И продолжать идти к себе. И как теперь понимаю, не мешкая и не сворачивая.

Оказывается, путь к себе бывает с петлями, и то, что мы считаем падениями, остановками, потерями, - это на самом деле полёты, паузы перед стартом и освобождение пространства для обретений. А тема отпускания для меня после Грозного стала болезненной и острой. Лишившись всего, я стала терпеливой и бережной. А деятельной я была изначально. И мой путь в психологию получился вариантом освоения экспериментальной психологии. Причём эксперименты были на себе любимой. И не потому, что мне этого хотелось. Так получалось. Но об этом в следующей статье.